"...Сидорова представлять не надо –
легкоатлеты и тренеры помнят, как он
организовал акцию протеста, когда арену
Зимнего (не площадку для игр, как всегда)
решили отдать волейболистам для проведения
тура чемпионата страны в ущерб бегунам и
прыгунам – на их пространстве. Он подсчитал,
что из 150 тренировочных дней легкоатлеты
потеряют 70, бросил клич, тренеры спортшкол
собрали учеников, и забастовщики сели на
место сооружаемого помоста. Акт смелый –
хотя бы потому, что все три директора Зимнего
стадиона в «постремонтную» эпоху
(Виктор Георгиевич Руденко, Николай Викторович Некрасов,
Юрий Геннадиевич Лелюшкин) – были волейболистами…"
(В. Степанов. Спасибо, Зимний!)
Публикуем фрагменты книги Вячеслава Степанова
СПАСИБО, ЗИМНИЙ!
Фрагменты воспоминаний
Санкт-Петербург
2016
"Книгу составляют воспоминания о без малого шести десятках лет пребывания автора на Зимнем стадионе Ленинграда – Санкт-Петербурга: в качестве зрителя на соревнованиях по лёгкой атлетике и другим видам спорта, участника тренировок и состязаний на дорожке, тренера спортсменов-бегунов. Личные впечатления и профессиональный анализ – основа рассказа о выдающихся атлетах и тренерах, трудившихся в старейшем спортивном манеже страны; о ярких событиях истории спорта, произошедших здесь; о работниках и руководителях стадиона; об учителях, друзьях и учениках автора – заслуженного тренера СССР и России, профессора, кандидата педагогических наук
Издание адресовано легкоатлетам, тренерам, спортивным журналистам и историкам города.<...>
ПРЕДИСЛОВИЕ
К семидесяти годам всё чаще вспоминаешь, всё больше забываешь. Вдруг подумал: а какое место в родном городе теснее всего связано с прожитыми годами, прошло через всю жизнь? Конечно, это Зимний стадион.
Уже 58-й год, как хожу сюда – и по делам, и по душевному зову – ноги сами несут к Манежной, как к родному дому. Сначала здесь смотрел на других, потом бегал сам, позже тренировал, теперь больше наблюдаю. Всё, как и предписано мудрецами по этапам жизни: «познавай – отдавай – созерцай».
И вправду, ни одно из мест учёбы, работы или проживания в Ленинграде – Петербурге не привязывало меня на столь долгий и беспрерывный срок, как этот бывший Михайловский манеж, для нас Зимний стадион, а теперь для многих – «Академия лёгкой атлетики».
Подсчитал: в городе приходилось побегать на двух десятках стадионов, некоторых уже сегодня и нет или на них исчезли беговые дорожки, но события даже на самых популярных летних аренах для королевы спорта (стадионах имени Ленина, Кирова, «Динамо») всё равно были временными эпизодами в жизни. Зимний же – это навсегда. Сколько часов провёл здесь? Если их сложить за все годы, получится не менее года непрерывного ежеминутного – по-игровому «чистого» времени.
Здесь увидел великих атлетов, о которых должен рассказать последователям, тут много лет пытался что-то показать сам, приобретая в неудавшихся попытках добраться до спортивных вершин ценный для будущей тренерской работы опыт проб и ошибок, в этом «горячем цеху» при тесном общении с корифеями – живыми классиками искусства тренеров вёл своих учеников к разным результатам (от личных рекордов до мирового).
(Разминка на игровой площадке: Дмитрий Стукалов, Вячеслав Степанов и Илья Фридлянский, начало 1970-х годов)
(В. В. Степанов и заслуженный тренер РСФСР Тимофей Тихонович Якименко, 1970-е годы)
Наконец, здесь же уже как старший тренер сборной страны (недолгий, правда, - страна поменялась), привычно разыскивая среди всех выступающих на дорожке потенциальных бегунов на 400 метров с барьерами, увидел и тех, кто мог бы соревноваться в этом виде на высшем мировом уровне – почти одновременно, лет двадцать назад, именно на Зимнем. По внешним данным таких встречалось немало.<...>
Не сочтите за возрастные проявления «старого ворчуна» (так когда-то называлась критическая колонка в «Литературной газете»), но наблюдая почти ежедневно за работой коллег-тренеров, не всё могу понять. Не касаясь методик, объёмов, скоростей и прочего, что составляет содержание тренерских планов и замыслов, скажу только о том, что можно заметить по форме увиденного.
Пока не понял: зачем тренеры учат детей в возрасте, когда их конечности обогнали в размерах прилагаемую к ним силу, устанавливать стартовые колодки на тех же расстояниях, какие увидели они у взрослых мощных спринтеров (вариант «старта пулей»)?
(Колодки такие были (Зинаида Матистович (Котова)), 1960 год)
Почему тренеры средневиков не видят, как начинают бег с высокого старта их подопечные, зачем-то суетливо переступая на «передней» ноге на месте вместо шага выносом «задней» и теряя на этом тот метр-полтора, которые не дадут возможности без помех занять удобную позицию при выходе на общую дорожку?
Чем руководствуются педагоги спринта, сводя все короткие отрезки к выбеганиям из единого, стартового положения, игнорируя технику и проработку мышц в другом, более важном режиме – бега по дистанции (где надо работать «спереди перед собой», а не «позади в себя», как со старта)?
Зачем требуют бегать, как гимнасты - «на цыпочках» (ведь «бег на стопе» это не постановка на вытянутый носок, а более раннее поднимание на пальцы с отрывом пятки уже на опоре, но для этого надо «зарядить» трёхглавую мышцу перед постановкой взятием носка на себя)?
Почему всё ещё учат вбегать в вираж, «отворачиваясь от него», левым плечом и чуть ли не спиной вперёд (а этот способ исторически вытекал лишь из особенностей в асимметрии шагов на повороте у барьеристов с левой маховой ногой), – ведь после входа в поворот, который, возможно, так делать легче, последует выход из него, и что – делать это задом наперёд, спиной? Попробуйте обойти стул, направляясь вперёд прямо с правой стороны и следуя обратно с левой, заходя не поворачиваясь вокруг него, а отворачиваясь, - какой частью тела вы пойдёте за ним?
С какой целью доводят до абсурда движение маховой ноги при прохождении и сходе с барьера, сгибая её в коленном суставе, а в ходьбе даже акцентируя перемещение голени со стопой назад – ближе к основанию барьера, назад по отношению к направлению движения – ведь финиш впереди, а не сзади, это искусственное, излишне выделяемое движение «крючком» не обосновано ни механикой (приводит к потере равновесия), ни анатомией – физиологией мышц (снижает эффект баллистического включения мышц задней поверхности), ни энергетикой (не позволяющей сочетать сокращения с расслаблением)?
Наконец, почему без особого внимания (а то и вообще без участия) относитесь к разминке или дополнительным упражнениям в зале после «основной работы», к техническим заданиям в процессе громадного километража отрезков (а всё это большой резерв прогресса, а не мелочи)? Ведь если вам станет известно, что пока вы следуете на тренировку к основной его части, доверяя вашим опытным и сознательным бегунам разминаться самостоятельно, они пунктуально выполняют заданные круги медленного бега, но, к примеру, находят такое экономичное положение «падающего бега», что многие тысячи шагов в итоге такого выполненного километража оказываются уполовиненными по технике – впереди ноги не работают вовсе, сгибатели не прорабатываются совсем, а потом летом с удивлением обнаруживается, что бегун к финишу «теряет ноги», не выносит бёдра – и эта «мелочь» не даёт воплотиться огромному труду в результат.
Так же обстоит дело с барьеристами, которые не могут делать «переход» - смену ритмов, когда надо не просто сократить шаг, а сделать это на увеличении частоты – но ведь вы же отбегали всю зиму на отрезках просто для количества и по секундомеру, не думая отрабатывать такое важное переключение в сотнях пробежек.
А чего можно ждать от силовой гармонии в нужном для беговой техники режиме, если тренер посылает ученика в зал словами: «ну, сходи - поделай ОФП»? Может быть, за этим стоит давно отработанный комплекс, известный ученикам, но ведь только в присутствии тренера его можно сделать «правильным» для этого спортсмена и именно в нынешнем его состоянии.
Да и вообще девиз «Чтобы бегать, надо бегать» давно уж отжил своё, надо следовать современному принципу «мышцы-техника-скорость», постоянно раздумывая над смыслом каждого из звеньев этой цепочки. Судя по тем комплексам упражнений на силу, которые можно увидеть на арене, редко наблюдается, к примеру, гармоничность разгибательных мышц и сгибательных.
С лучшей стороны в этом смысле отличаются подбором упражнений для бега наши тренеры-шестовики и барьеристы (Николай Савельевич Костенко, Николай Фёдорович Бежан, Александр Викторович Орлов), но в основном же детей и их коленки наши коллеги нагружают лягушками, гусиными шагами, ходьбой выпадами, приседами – «всё к земле, а не от неё», не в полёт.
Много вопросов и к полюбившейся многими тренерами на Зимнем ходьбе через барьеры: зачем ставить их так, что маховое движение совсем не подобно тому, что нужно – или через сторону или без выпрямления, руки не повторяют естественную перекрёстную координацию, а занимают какие-то надуманные либо произвольные, не корректируемые положения, а толчковая нога не делает такого отведения в сторону, без которого бессмысленно исправлять все ошибки, связанные с высоким преодолением барьера и с зависанием над ним)? Сколько бы мы ни «помогали» голосом ученику, требуя «ниже проходить и быстрее сходить», но пока сила отводящих мышц и подвижность в тазобедренных суставах в этой, не совсем естественной для бега плоскости, не проработаем специально – ученик указаний наших не исполнит. Но – «ходят, и ходят»...
Надо глубже понять и смысл применения бега с тягой, сопротивление которой важно преодолевать именно в фазах амортизации сразу после контакта с дорожкой или «переднего шага», а не «заднего толчка». Если же мягкий трос как раз к этому моменту провисает, исключая противодействие груза, а повозка с блином скачет или проскальзывает по дорожке, надо думать, «работает ли это упражнение» в таком виде.
Всё это пишу в надежде, что у тренеров будет возможность уделить внимание на практике таким деталям и подумать на досуге о смысле этих мелочей, которые на высоком уровне результатов становятся важнейшими.
Внедряться в процессы творчества коллег полагаю профессионально неэтичным, можно отвечать лишь на вопросы, если их задают. Да и о многом мы написали уже в книгах и журналах, если кого-то интересует опыт давно отошедших от практических дел специалистов, правда, это – своё время – в чём-то и опередивших, а ведь важно «не новое, а вечное».
Можно только пожелать, чтобы в компромиссе массовости начальных звеньев подготовки и «штучности» тренировок мастеров тренеру, готовому испытать себя на всех этапах роста учеников, хватило времени, знаний, опыта, сил, гибкости, фантазии в творчестве, стимулов и терпения.<...>
ШТУРМ ЗИМНЕГО…
Когда-то (полвека назад!) мы с Сашей Лосиком – товарищем по студенческой группе ЛКИ (знаменитой «Корабелки») получили предложение разделить пополам ставку корреспондента в редакции вузовской многотиражки «За кадры верфям». Оно поступило к нам от молодого, длинноногого, чернобрового брюнета без чётко обозначенных талии и шеи, на месте которой висела репортёрская «Лейка». Этого замредактора газеты звали Сергей Довлатов, и в ответ на наше согласие он поручил нам взять интервью у «дяди Васи» Смирнова – плотника институтских мастерских, бывшего революционного моряка, - близилось пятидесятилетие Великого Октября.
Василий Аверьянович настолько подробно рассказал нам о своём участии в штурме Зимнего со стороны сквера перед дворцом (а о холостом залпе из бакового орудия «Авроры» я давно знал из рассказов своего деда – капитана 1 ранга Алексея Ивановича Холодняка, ещё в первую мировую служившего на крейсере, автора первой книжки об истории «Авроры», изданной в 1925 году), что получилась статья, которую напечатали даже в центральной газете «Ленинградский рабочий» (тогда «Строительный рабочий»).
«Публикация в городской прессе – это много!», - поздравил нас Сергей, в то время безуспешно пытавшийся напечатать свои рассказы, далёкие от политики, патриотизма и пафоса… Нам же пришлось заверять подлинность материала печатями после сверки с документами в партийном архиве, музеях – Военно-морском и Революции, где хранились списки краснофлотцев по местам службы за 1917 год и официальный перечень участников революционного взятия последнего оплота временного правительства 25 октября по старому стилю. Затем рукопись визировали в Горлите, только после этого она шла через редакторов газеты в набор. Ведь тогда, к юбилею, заявило о себе столько «вершителей революции», сколько Зимний дворец не знал за много лет последующих музейных аншлагов, и всем претендующим на место в истории приходилось доказывать свои права на подтверждающую справку, как и тем, кто утверждал, что «ленинское бревно» на субботнике уже после революции нёс по Красной площади с вождём именно он.
Делясь с Сергеем нашей эпопеей (а он в то время придумывал девиз для сатирического раздела газеты «На полубаке» - байки от боцмана Дудкина – и выбрал такой: «Не хочешь – не слушай, а врать – не мешай!»), я тогда вспомнил, что и мы тоже лет пять тому назад штурмовали «свой» Зимний … стадион. И вправду – вот картинка из тех 60-х, вполне в стиле былых исторических репортажей.
На площади перед Зимним – блюстители порядка на лошадях. Сам Зимний оцеплен. Проход через кордон – по спецпропускам и документам, которых у нас нет. В толпе – волнения. Но вот наш человек, неведомо откуда доставший желанный квиток, смог проникнуть внутрь Зимнего. Как было условлено, он поднялся по правой от входа лестнице на балюстраду вдоль стены и открыл большую форточку в одном (седьмом слева от угла здания по боковой его стороне справа от площади) из ряда окон. Мы уже там, встав на карниз, выходим в упор на подоконник, закидываем на него ноги, и вот уже головой залезаем в форточку. Мгновение – и мы внутри. Зимний переполнен, все в предвкушении значительности, судьбоносности, исторической важности грядущего, вот-вот начинающегося явления.
Так выглядел полвека назад изнутри и в ближайшей окрестности наш добрый друг, старинный Михайловский манеж, который начинал строить ещё в 1798-м Винченцо (Викентий Францевич) Бренна, а перестраивал через четверть века Карл Иванович Росси, где всадники учились на скаку рубке лозы шашкой, где в революционные годы размещения здесь броневого дивизиона дважды выступал Владимир Ильич (доска об этом на фасаде сохранена, а в течение многих лет советской эпохи и внутри манежа был его скульптурный образ), где с послевоенного 49-го прописались легкоатлеты всего Советского Союза и где сегодня осенне-зимне-весенними вечерами всё также яблоку негде упасть, не попав в юных легкоатлетов, масса которых вселяет в нас, древних уже и преданных служителей королевы спорта (сейчас, к несчастью, переживающей худшие дни в своей истории – и российской, и мировой), всё-таки – несмотря ни на что, – оптимизм.
Что касается форточек, то сейчас (а после замены рам на окнах фасада со стороны Кленовой аллеи они стали меньше в полтора раза) представить, как мы пролезали внутрь, сложно, ведь мы были не из мелких, - но вот напротив, на здании нынешнего СКА в правой части фасада форточки остались такими, как были на Зимнем полвека назад при нашем «штурме».
Да и конная милиция, призванная на Манежную площадь ввиду отсутствия непроданных билетов и скопления жаждущих попасть на зрелище – это не фантазия автора, а факт – таким ажиотажем сопровождались в Ленинграде соревнования по лёгкой атлетике!
(В 1950-60-е годы такие очереди были за билетами на соревнования на Зимнем)
С 1949 по 1966-й все зимние соревнования в Советском Союзе (после реконструкции – с 1958 года и чемпионаты СССР в закрытом помещении, тогда называвшиеся Всесоюзными соревнованиями) проводились только у нас – на единственном в стране легкоатлетическом стадионе под крышей. Позднее в других городах соорудили манежи – в основном со 150-метровыми круговыми дорожками (у нас с 1958 по 1972 гг. было 250 м!), во Дворце спорта московских Лужников такой круг (160 м) настелили досками (непривычно и по-разному пружинившими) - наподобие нью-йоркского «Мэдисон Сквер Гардена», и туда переместили всесоюзные старты.
(Юрий Илясов сделал этот рекордный прыжок на 195 см в промежутке между 17 января 1949 года (открытие Зимнего стадиона) и 8 ноября 1949 года (в этот день он довёл рекорд страны для закрытых помещений до 2,00 м))
(Март 1958 года открытие всесоюзных соревнований)
(Тренировочный день в 1959 году)
А потом одна только столица построила почти два десятка манежей, в том числе и с официально требуемым 200-метровым кругом, туда и переехали зимние чемпионаты страны, с 1971 г. ставшие официальными. Московские манежи «Спартак» имени братьев Знаменских, ЦСКА, «Крылатское», ГЦОЛИФК – любой из них принимал эти соревнования. В Ленинграде же только к началу 70-х благодаря упорству и авторитету Виктора Ильича Алексеева появился второй стадион под крышей – алексеевской Школы. К тому времени и Зимний закрыли на ремонт с реконструкцией – дорожку по кругу следовало укоротить по новым мировым стандартам.
(Перед закрытием Зимнего на реконструкцию, май 1972 года, приём норм ГТО: финишная стойка на левой от входа 100-метровой прямой установлена на 60 м, а на второй дорожке из трёх по кругу видна отметка старта на 400 м)
Но вернёмся в 60-е. Лёгкая атлетика особенно стала популярна в городе после римской Олимпиады – самой триумфальной в истории советской «королевы спорта» и наиболее успешной за все годы для ленинградцев.
Помню соревнования на Зимнем с 1958/59 годов, когда начал ходить в секцию Дворца пионеров. На «Приз Зимнего» мы пришли с отцом, услышавшим анонс о соревнованиях по радио (а до этого тоже по радио мама узнала о приглашении детей на просмотр в «лёгкую атлетику» при Дворце пионеров и отвезла меня на «Динамо», - можно ли сегодня представить такое почтение к лёгкой атлетике со стороны СМИ?!). С тех раз ни папа, ни мама ни разу не ходили на лёгкую атлетику (в отличие от футбола на стадионе имени Кирова, куда отец меня привёл ещё в 1954г – на матче «Зенит» - «Динамо» (Москва) – 0:2 – в противоположных воротах в кепках играли два легендарных голкипера Леонид Иванов и Лев Яшин!).
Итак, через пять лет после знакомства первоклассника с футболом при первом визите на Зимний мы увидели на дорожке в динамовской майке моего первого тренера Виктора Фёдоровича Васильева (он бежал 400 м), а также известных всем в те годы прыгуна-рекордсмена мира Юрия Степанова (он, как и много лет спустя другой ученик тренера Павла Наумовича Гойхмана Юри Тармак – олимпийский чемпион Мюнхена-72, разбегался с необычной правой стороны, в отличие от большинства прыгавших перекидным способом с левой толчковой ноги), спринтеров Ардальона Игнатьева и Константина Грачёва, стайеров Александра Артынюка, Евгения Жукова и Юрия Захарова, толкателя ядра Виктора Липсниса, барьеристку Ирину Пресс.
В тот же год президент Финляндии, а в молодости чемпион страны в прыжке в высоту и неофициальный рекордсмен мира в тройном с места (9,72 м!) Урхо Калева Кекконен учредил серебряный приз для лучшей из команд ленинградских легкоатлетов, и в конце марта 1959 г. этот переходящий кубок был разыгран в интереснейшем динамичном турнире (18 видов за 2 часа) семи команд-обществ. На трибунах стояли на штативах массивные ящики-телекамеры: прямой эфир шёл на Хельсинки, Стокгольм и Таллин, запомнились победы спринтеров Эдвина Озолина и Галины Поповой, средневика Владимира Цымбалюка, барьериста Анатолия Михайлова, прыгуний Людмилы Мочилиной и Валентины Шапруновой, толкательницы ядра Тамары Пресс. Не могу не повторять эти имена - именно они, много-много раз виденные потом, стали нашими кумирами в искреннем, подлинном смысле этого эпитета.
(справа Анатолий Михайлов, 1959 год (двоеборье: 110 м с/б 91 см))
(Николай Березуцкий и Анатолий Михайлов, 1959 год)
(Анатолий Михайлов, 1960 год (мировое достижение 13,6))
(23 февраля 1969 года, международные зимние соревнования. Слева Борис Пищулин (он будет вторым 14,4), справа Анатолий Михайлов (победит 14,2). На 3000 м Михаил Голубцов (бежит вторым в майке с буквой «Л», вторым же он и финиширует, а первым был тогда А. Чернов (Эстонская ССР), третьим Ю. Хаустов (Ленинград))
После этого не пропускал почти ни одного старта, а соревновались все сильнейшие чуть ли не еженедельно (за 1959 год в городе было проведено 63 крупных соревнования). Позже прочитал, что в 1959 г. Анатолий Михайлов, например, 45 раз состязался на 110 м с/б, 15 раз на 100 м, стартовал и на других дистанциях гладкого, барьерного и эстафетного бега.
Участников чемпионата Ленинграда было так много, что он проводился в три этапа: три дня предварительные, через неделю – день финалов, ещё через неделю – день многоборий! В день финалов возникла (как помню, в 1961г) проблема «лишнего билетика». Ещё бы – где ещё можно было увидеть в одном секторе сразу пятерых олимпийских чемпионок? А так было на первенстве города – в толкании ядра сошлись три последовательно сменявшие друг друга на олимпийском троне в 1952, 1956 и 1960 годах толкательницы-ленинградки Галина Зыбина, Тамара Тышкевич, Тамара Пресс и две чемпионки Олимпийских игр в других видах – барьеристка Ирина Пресс и копьеметательница Эльвира Озолина (первые четверо - алексеевцы).
На нашем Зимнем проводили все «ЦСы» - первенства обществ, и на спартаковском можно было живьём увидеть героя римских Игр стайера Петра Болотникова и скорохода Владимира Голубничего, на локомотивском – чемпионку в прыжке в длину Веру Крепкину, на армейском – метателей Виктора Цыбуленко и Нину Пономарёву, на динамовском – прыгуна Роберта Шавлакадзе и молотобойца Василия Руденкова… Это всё были «свежие» живые олимпийские чемпионы, мы отыскивали в программах их виды, фотографировали (однажды умудрился попасть своей «Сменой-2» в синхрон со вспышкой профессионала-корреспондента – получился уникальный кадр: Ирина Пресс финиширует в ореоле яркого обрамления).
Она, младшая из сестёр и уже рекордсменка мира в пятиборье, только успевала перемещаться с вида на вид – повторив мировое достижение в беге на 80 м с/б, через 10 минут уже держала в руке ядро, а ещё через 20 выигрывала финал на 100 м… Тогда женская программа не знала ни «высоких», ни «длинных» барьеров, ни препятствий, ни тройного, ни шеста, ни ходьбы, да и в беге длиннее 800 м дистанций не было, – и Ирина соревновалась везде. У мужчин всё было консервативнее: «революции» подвергся лишь прыжок с шестом. На Зимнем 55 лет назад мы аплодировали ученику Виктора Ильича Алексеева Ванадию Розенфельду. Он – «играющий тренер» – в борьбе со своим учеником Игорем Фельдом показал 4,45 м (установив ленинградское достижение и не дотянув всего 1 см до всесоюзного), прыгая с металлическим шестом и приземляясь на стружки в яме с песком. Конкурировали с ними ученики Ильи Исаевича Шустера (Лев Басов, Анатолий Петров, Сергей Беляев, Николай Занцинский, Анатолий Васильев), с которым через 20 лет мне довелось тесно сотрудничать в одной бригаде преподавателей института Лесгафта.
В 60-70-х на Зимний приезжали зарубежные звёзды. В 1961-м олимпийская чемпионка и рекордсменка мира румынка Иоланда Балаш (великая «высотница» ХХ века) гостила у Тамары Пресс и «заодно» установила у нас мировое достижение, прыгнув своим особым стилем («полуволной - полуперешагиванием») 186 см.
(Тамара Пресс бежит 60 м — 8,2 (ОФП), 1964 год)
В 1967-м «летучая голландка» Фанни Бланкерс-Кун (четырёхкратная олимпийская чемпионка 1948 г.) привозила учениц на «турне четырёх манежей». По протоколам, в дни этих соревнований (17-18 января) на Зимнем стадионе присутствовало 3600 зрителей. В 1968-м канадец Уильям Крозерс (вице-чемпион Олимпиады в Токио) с рекордом Зимнего стадиона на 800 м опередил наших лучших средневиков Сергея Крючека и Валерия Булышева, а 17-летняя Рита Шмидт из ГДР прыгнула выше москвички Клары Пушкарёвой и ленинградки Веры Грушкиной.
(Валерий Булышев, за ним Чонгар Галиуллин и Иван Белицкий, 1962 год)
В 1969-м международные соревнования на Зимнем стадионе запомнились победой на 800 м малоизвестного финского бегуна Юхи Вяятяйнена (лучший из наших Сергей Крючек оказался третьим). Прошло всего два года, и на чемпионате Европы в Хельсинки этот финн, переквалифицировавшись в стайера, одержал две сенсационные победы в беге на пять и десять тысяч метров с финишным километром на «десятке» за 2.34,6; последними 400 м за 53,9; а на «пятёрке» с последним кругом за 53,2 и последней стометровкой за 13,1! Бегуны, оцените: ведь это был не бег «на победу» за счёт финиша, а быстрый по всей дистанции забег на «десятке» – пять человек вышли из 28 минут! Среди них был бронзовый призёр того чемпионата Европы 1971 г. ленинградец Рашид Шарафетдинов, много потрудившийся и на Зимнем (здесь же он в 1965 г. установил мировое достижение на 5000 м 14.07,0; продержавшееся, правда, всего лишь сутки).
Наконец, в 1971-м наш манеж впервые принимал пятерых атлетов США. На летнем стадионе – имени Ленина – мы их увидели на 10 лет раньше: нас специально привозили из кавголовского спортлагеря посмотреть на семерых американцев, выступивших в Ленинграде перед «матчем гигантов» СССР-США 1961 г. в Москве. Кстати, тогда мы первыми в стране увидели прыжки с фиберглассовым шестом Д. Юлсеса (и специалисты назвали это трюком).
На Зимнем же стадионе через 10 лет гости выступили в зональных соревнованиях нового «Кубка СССР – Кубка «Известий» 1971 г. и одержали четыре победы, в том числе две – на 60 и 110 м с/б – Томми Уайт, опередивший на более длинной дистанции Валентина Балахничёва (тогда студента Московского Энергетического института, впоследствии президента Всероссийской Федерации лёгкой атлетики).
Но в спринте (60 м) - к нежданной радости зрителей – американцев обогнал ленинградский бегун – студент Электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, тренировавшийся в «Динамо» у Валентина Владимировича Войнова, – Александр Смолин. Ликование на финише этого спринтера с типично «студенческой» внешностью (в массивных очках) и с поднятыми руками запомнилось тогда многим зрителям.<...>
ПО ГАРЕВОМУ ПОКРЫТИЮ. ЗЕРКАЛО И ПАЛЬМЫ. БОРИС САВЧУК
Вернусь на старый Зимний. Каков он был? Трибуны – по три ряда деревянных скамеек стояли по обе стороны от входа, над обеими были «балюстрады» вдоль окон, у поручней – перил которой разминались, делая махи, наклоны и прочие упражнения (тогда не «перепиливали» заднюю поверхность бедра ноги, положенной поперёк тонкой перекладины барьера, чем увлекаются сейчас – понимали, что волокна двуглавой (потом мы узнали и имена её синергистов - полусухожильной и полуперепончатой) мышцы идут вдоль кости и давить на них перпендикулярно всё равно что перерубать топором – это «чревато»). Над ближним к входу виражом стояли пальмы в круглых деревянных кадках, за дальним виражом поперёк арены стояла – торцом к беговой дорожке (и на этом торце было огромное зеркало во всю ширину виража – всегда на тренировке можно было оценить своё отражение, а то и увидеть отрыв от преследующих соперников на соревнованиях) – трибуна, обращённая внутрь игровой деревянной площадки – на её месте теперь размещается покрытый квадратиками «рездора» сектор для толкания ядра.<...>
По кругу и по прямым было всего три дорожки стандартной «летней» ширины 1,25 м (не узкие, как сейчас) – ведь стометровые прямые, на которых соревновались в спринте, вписывались в этот круг. Попробуй-ка, попади в городской финал на Зимнем, например, во второй половине 60-х годов, если там на любой дистанции – от 60 до 400 м только три места, а в Ленинграде живут и выступают самые быстрые люди СССР – Эдвин Озолин, Николай Политико, Анатолий Михайлов, Виталий Кунарёв, Юрий Блинов, Борис Савчук, Юрий Зорин, Александр Иванов… За единственное вакантное четвёртое место в «беспроигрышной» эстафете 4х400 в городе и медаль на «Союзе» боролись со спринтерами Юрием Петровым, Сергеем Шиленковым, Борисом Филимоновым ещё и средневики – Николай Наливайко, Георгий Сергеев, Валентин Подлесных, Вячеслав Сидоров, барьеристы во главе с юным Дмитрием Стукаловым, универсалы-бегуны Валерий Костюченко, Владимир Царапкин, а за эстафету 4х100 и прыгуны в длину Олег Александров, Владимир Байковский, Евгений Шубин. Да и просто предварительные забеги затягивались – пока дождёшься своего (а он вдруг окажется сороковым или пятидесятым по трое), сидя на скамейках внутри круга на арене. Нередко спринтеров запускали параллельно – в разные стороны по обеим прямым, например, на открытых стартах – и такие проводили соревнования для всех желающих – в фойе Зимнего у столиков записи толпилась очередь – и стар, и млад хотели состязаться, на «сотню» записывалось больше ста «добровольцев», хотя старты по календарю шли один за другим с ноября по конец марта.
Финишные клетки размечались на обеих прямых, и за пятой клеткой ставились плоские деревянные стойки, на которые натягивали финишную ленточку – белую тесьму шириной сантиметра полтора и длиной больше четырёх метров. Её отпускали помощники судей (часто дети) – с разной степенью своевременности – в момент касания тесёмки телом победителя забега. Иногда ребята у стоек уставали, и приходилось испытывать ленточку «на прочность» - ощущение не из приятных, но радость выигранного забега (пусть и лишь одного из пятидесяти) была куда важнее!
А каково было средневикам – пока дорастёшь до городских фаворитов во главе с Валерием Булышевым! Не забыть бег этого атлета с могучей грудной клеткой, его горделивую осанку и расслабленные кисти рук, особенно когда он, готовясь к месяцу выступлений в Штатах в компании Брумеля и Тер-Ованесяна, и после успешных стартов за океаном, крушил на Зимнем рекорды и на 600, и на 800, и на 1000 м или опережал всех средневиков страны в многоборьях ОФП (в своей крымской юности увлекался боксом). Да ещё рядом с ним ведущие бегуны СССР – тоже ленинградцы Владимир Цымбалюк, Чонгар Галиуллин, потом Вадим Михайлов, Сергей Крючек, Игорь Потапченко, Олег Райко. Смотрели на их поединки с удовольствием, а сколько мечтавших о таком мастерстве (к примеру, булышевские секунды – 1.19,0 на 600 или 2.25,3 на 1000 м – более чем полувековой давности и у сегодняшних бегунов вызывают уважение) оставалось позади, но они, карабкавшиеся к своим вершинам упорно и долго, обеспечивали основу ленинградского лидерства в беге.
(Олег Райко и И. С. Пожидаев)
Ведь кроме спринтеров и средневиков, о которых уже вспомнил, в городе в то время были и сильнейшие марафонцы (все три участника сборной страны на Олимпийских играх в Риме – ленинградцы: Константин Воробьёв, Сергей Попов, Николай Румянцев). Половина – трое из шестерых – стайеров СССР там же представляли наш город: Александр Артынюк, Евгений Жуков, Юрий Захаров. Две из трёх бегуний-олимпийцев страны на единственной «длинной» дистанции в тогдашней женской программе 800 м также были нашими землячками: Екатерина Парлюк и Зинаида Матистович. На более длинных дистанциях, пока ещё неолимпийских, ведущие позиции занимала многократная чемпионка страны и победительница международных кроссов «Юманите» в Париже Тамара Бабинцева. Наконец, в те же годы заканчивал карьеру бегуна и начинал тренерскую именно на нашем Зимнем стадионе выпускник ленинградского военного института физической культуры двукратный олимпийский чемпион стайер Владимир Петрович Куц – его можно было увидеть в манеже и бегущим на дорожке, и с секундомером в окружении первых учеников.
(В центре В. П. Куц)
Чёрное гаревое покрытие слыло в среде тех, кто немало побегал по другим стадионам, очень быстрым – ровное, упругое – за ним ежедневно следили, разравнивая специальными широкими граблями на прицепе за «мототелегой», за ней тащили каток на ручной тяге. Мастерами по уходу за дорожкой командовал мастер спорта Н. М. Черкашин – специалист высшего класса по оснащению и эксплуатации стадионов. Говорили, что когда летом заливали искусственный лёд для созданного балета на льду, на дорожку проник какой-то реагент или сжиженный газ, после чего её беговые качества ещё улучшились. Во всяком случае, до 1967г, когда на стадионе Ленина впервые сделали резино-битумное покрытие, в Ленинграде летние стадионы не могли сравниться по беговым качествам с дорожкой Зимнего (на стадионах имени Ленина и Лесгафта, на «Медике» лежал бежевого цвета «шлам» - это отходы от переработки боксита в глинозём, на Кирова – чёрное гаревое покрытие, на котором бегали редко и которое, по мнению выступавших там же в 50-е годы, уступало первой – красно-кирпичной дорожке кировского стадиона).
Шипы использовали летние, да тогдашние шиповки и не предусматривали сменность их – они не вкручивались в гнездо на подошве, а намертво крепились под кожаной подошвой и под железной прокладкой на кругляшках цельного с «гвоздями» основания. Бывало, переделывали шиповки на кроссовки, расшивая подмётку и убирая «железки» - ведь даже отечественные были дорогим дефицитом, к тому же кожа кроссовок отличалась «дубовой несгибаемостью» от шиповок. Только с середины 60-х, кому повезёт, можно было по знакомству с «выездными» атлетами купить западные фирменные «адидас» или «пуму», на худой конец, восточноевропейские «цебо» («цеха») или «ботас».
Внутри арены соревновались прыгуны: там, где сейчас прыгают в длину и тройным – только тройники, а для прыгунов в длину было две ямы на противоположной стороне. Одна - параллельно яме для тройного (туда – около нынешнего старта бега на 60 м – приземлялись, устанавливая мировые достижения, Татьяна Щелканова и Игорь Тер-Ованесян, кстати, оцените его прыжок ровно пятьдесят лет назад на Зимнем – 8,19!). Другая (иногда «длиновиков» было так много, что прыгали одновременно в разные стороны) – в обратную сторону, к современному финишу. Параллельно этому сектору размещался сектор для прыжков с шестом – как и сейчас, только ближе к дорожке – ведь арена внутри круга была хоть и более длинной, но и более узкой (виражи длиной по 25 м, не то, что нынешние по 35-40 м). Высотники могли прыгать тоже в две ямы с песком: основная – в сторону входа в манеж – куда приземлялся и Брумель в рекордных прыжках, вторая в противоположную сторону – к торцевой трибуне, отделявшей «лёгкую атлетику от игр».
Между высотными ямами в центре арены (на самом почётном месте) размечался сектор для толкателей ядра (толкали в сторону входа), и их могли видеть все зрители, для массовых соревнований делали и два сектора – навстречу друг другу. «Обруч» (кольцо круга диаметром 213 см) с сегментом укладывали прямо на гаревое покрытие, бетонных кругов не было. На эту же «гарь» ядра и приземлялись, оставляя многочисленные лунки.
Когда в 1967 г. к нам приехал чехословацкий толкатель ядра Иржи Скобла (чемпион Европы 1954 и олимпийский призёр 1956 г.), он посетовал на этот «земляной» круг и сектор, а также на неудобный для зрителей обзор (но этот «упрёк» надо было адресовать Бренна и Росси, спроектировавшим такие габариты манежа для всадников) и на отсутствие в ленинградских соревнованиях трёх сильнейших толкателей ядра СССР (хотя это не помешало другим – ленинградцам Борису Георгиеву и Валерию Войкину – тогда опередить титулованного гостя).
Удивление и восхищение вызывало на «старом» Зимнем ещё многое, например, то, как киевский барьерист, чемпион страны Василий Анисимов умудрялся, не ломая своего 15-шагового ритма между барьерами на таких крутых и коротких виражах, мчаться по «фирменной ленинградской» дистанции 250 м с/б – его результат был 30,7 секунды! Красота и точный расчёт!
Третий (вслед за Валерием Брумелем и Анатолием Михайловым) кумир нашей (теперь уже не детства) юности – Борис Савчук. С ним уже выступали рядом (конечно, не в прямом смысле – рядом с собой в беге он почти никого не подпускал), то есть просто в одно время. Мощный и в то же время на редкость мягкий бег длинными упругими шагами этого красавца со статью Аполлона, приехавшего из Молдавии по окончании ремесленного училища в ленинградский техникум физкультуры «Трудовых резервов» в качестве перспективного многоборца, а затем уже в Спортивном клубе Армии ставшего лучшим «длинным спринтером» страны, можно было видеть многократно – он с видимым удовольствием от собственных движений, скорости и побед охотно соревновался сначала на 100 метров (почти всегда бегая по 10,4-10,5), потом побил высшие мировые достижения на 300 (34,4-34,1-33,9). Но как-то вдруг произвёл фурор на неклассических 500, и наконец, впервые стартовал – на Зимнем же – на 400. Итог того бега на призе Кекконена – 48,0 (сам Ардальон Игнатьев, летний рекорд которого 46,0 простоял 14 лет, бежал здесь 49,1) и победа с секундным отрывом над «твёрдым» сборником страны четырёхсотметровиком Александром Ивановым.
Не знаю, может быть, это возрастное ворчанье с преувеличением впечатлений давней молодости, но ведь наблюдаю за бегунами уже полвека и всё жду – а вот-вот появится кто-либо по технической эстетике близкий к Савчуку. Пока что два объекта такой красоты – и бегуна, и его бега – редко когда «сочетнутся». Возможно, впечатление смазывается современной экипировкой – эти комбинезоны – «купальники», наверное, удобнее, хотя легче ли в них поднимать бёдра, чем в старой «короткой форме», судить трудно, но то, что внешне эти тёмного цвета «тайцы-лосины» изменяют пропорции фигуры в сторону «длиннотуловищности», факт. Впрочем, может, это всё ни к чему, каприз критика, ведь бегать-то стали быстрее. Правда, не многие и не всегда.
Устремившись в эстетику воспоминаний, не могу не отметить и ускользающий в дымке былой старины образ Тренера, несущий в себе истинную интеллигентность, благородство и достоинство ленинградской «породистости». Таковы в памяти для меня Дмитрий Павлович Ионов, Эдмунд Исидорович Рохлин, Виктор Васильевич Атаманов. Первый из них почти двадцать лет был ректором Института Лесгафта, при нём построены кавголовская база, а в окрестности вуза в центре города стадион, манеж, бассейн. И он все годы активно и успешно тренировал (в числе первых в стране стал заслуженным тренером СССР), а ещё и возглавлял личным участием научные исследования в спринте. Не забыть его артистизм, профессионализм оценок и заданий ученикам, точность и остроту замечаний и мастерство подспудного, ненавязчивого воспитания. Как красиво, артистично он работал с Галиной Поповой, когда после рождения сына она готовилась к самым важным своим победам (в 1963 победила в матче СССР-США на 100 м, а до этого на Зимнем выиграла «Союз» у многолетнего лидера советского спринта минчанки Марии Иткиной, которая 17 раз становилась чемпионкой СССР на 100, 200 и 400 м, причём сделала это Попова и на 60, и на 300 м, и в многоборье ОФП), пойдя на невиданный для себя шаг – согласилась работать над скоростной выносливостью («терпеть» на отрезках) и даже соревноваться на Зимнем на дистанциях от 30 до 500 метров. А как поражала Галина своей походкой на пружинящих стопах – и ведь укрепила их так, что летела над дорожкой, едва её касаясь. Через много лет мы сблизились с Д. П. (как его звали многие), вместе сотрудничая и на кафедре лёгкой атлетики, и в сборной команде СССР. Этот человек, на взгляд близко не знавших его людей будто бы недоступный, выдерживавший дистанцию в общении с другими, с подлинным уважением и признанием заслуг по их истинному достоинству, доброжелательно следил за нашей работой.
Радушную заинтересованность в нашем труде мы постоянно ощущали, повседневно находясь рядом на Зимнем стадионе – в тесном цеховом контакте, и со стороны выдающихся спортсменов и тренеров (в одном лице – они были и заслуженными мастерами спорта, и заслуженными тренерами СССР) Людмилы Григорьевны Анокиной и Ивана Семёновича Пожидаева (как и Ионов - лесгафтовцев). Искреннюю поддержку чувствовали со стороны наших лучших тренеров Евгения Михайловича Лутковского и Георгия Сергеевича Лукьянова, Владимира Васильевича Ухова и Бориса Филипповича Щенникова, Николая Егоровича Малышева и Бориса Михайловича Фадеева, Валентины Ивановны Никифоровой и Антонины Михайловны Гусевой, Юрия Александровича Полевого и Бориса Николаевича Головача, Вадима Платоновича Пинчука и Валентина Евгеньевича Шибаева, Юрия Ивановича Анисимова и Александра Сергеевича Иванова, Георгия Дмитриевича Узлова и Валерия Павловича Касьянова.
Так же по-доброму развивались наши контакты и с Э. И. Рохлиным – бывшим лучшим прыгуном-высотником страны, а затем выдающимся тренером. Заметим, что к красоте бега Савчука и его мощности он приложил своё творчество непосредственнейшим образом – Борис приехал по его приглашению и все годы в Ленинграде тренировался у Рохлина. А подготовка эта была весьма оригинальной – вместо увлечения объёмами бега на длинных отрезках, как в те годы предписывалось руководящими методическими директивами для тренеров по спринту, нередко подвергаясь «критике сверху», его ученики значительное время уделяли, например, работе на силовых имитационных тренажёрах в гребном бассейне. Он много и охотно делился своими идеями в журнальных статьях, мыслил широко и доказательно – сказывались общая эрудиция и первое высшее образование (Рохлин, как, кстати, позднее и Анатолий Михайлов, окончил Институт киноинженеров). Познакомиться поближе с ним довелось в 1967 году, когда «визировал» у тренера свой первый очерк в газете «Смена» о его ученице Тамаре Борчиковой – «Секунды радости».
Но самое главное, что должны помнить все, кто служит «королеве спорта», что именно Эдмунду Исидоровичу мы обязаны тем, что Михайловский манеж стал легкоатлетическим центром всесоюзного масштаба, мирового уровня по истории показанных в нём достижений – Зимним стадионом с 17 января 1949 года. Он – Зимний - «нашим» стадионом ведь и стал потому, что Рохлин убедил городских спортивных начальников переместить танковое училище, базировавшееся в манеже после войны, в другое помещение, а его отдать «королеве спорта». В архиве Рохлина, сохранённом его женой Ларисой Ивановной, есть уникальные афиши первых соревнований с набранными крупным шрифтом фамилиями сильнейших участников: 29 января 1949 г., посвящённых 5-летию освобождения города от блокады (в «шапке» на ней название «Спортивный манеж» на Манежной пл., дом 6 – сейчас это дом 2), и 5-8 февраля 1950 г. – «Матча легкоатлетов РСФСР», посвящённого выборам в Верховный Совет СССР (там уже вверху напечатано «Зимний стадион»).
Эта передача манежа спортсменам была справедливой, ведь и в дореволюционной истории остались факты проведения легкоатлетических соревнований в Михайловском манеже, начиная с 1895 года. Тогда он назывался «манеж общества самокатной езды», дорожка по кругу 266,7 м или четверть версты приняла легкоатлетов в перерыве велогонок, состязались на 100 ярдов, прыжках в длину и высоту с гимнастического «трамплина», через год в часовом беге – барон Шлиппенбах победил под псевдонимом Бах, скрывая высокое происхождение в «недостойном» увлечении, а ещё через два года Атцибе установил рекорд в прыжке с шестом – 223,5 см (почти через 100 лет мы увидим тут же шестиметровый прыжок Радиона Гатауллина). Вообще за 1939-79 гг., как мы подсчитали при написании книги об истории лёгкой атлетики в городе, из числа легкоатлетов, устанавливавших на Зимнем стадионе мировые достижения, одних только ленинградцев было двадцать шесть. В нашем манеже более 75 раз улучшались мировые достижения, с 1987 г. таковым придан официальный статус рекордов мира для закрытых помещений, и в историю Зимнего вписан пока единственный такой рекорд (6 метров Гатауллина).
Кстати, будущим летописцам, любознательным к истории спорта, предлагаю поискать ответ на невыясненные (для нас, по крайней мере) вопросы. В «Северной пчеле» 185-летней давности можно найти сообщение, что ещё в 1825 г. в «манеже Инженерного замка» Гериг пробежал 24 раза, а это более 10 вёрст, «без признаков усталости» за 41 минуту. В каком из двух зданий-близнецов вдоль Кленовой (нынешних Зимнего стадиона или Спортивного клуба Армии), построенных одновременно и открытых за год до этого события, прошёл этот, по сути первый в истории легкоатлетический публичный пробег с фиксацией результата? И ещё: в январе 1914 г. на соревнованиях «в помещении» петербуржец (переименование города в Петроград состоялось через полгода) А. Шпигель пробежал 60 м за 6,8 с – результат неофициальный (в тот же год он официально пробегал 100 м за 11,0 зимой и за 10,9 летом), но всё же – и в наши дни с ним можно попасть в финалы городских соревнований. Но вот где это происходило? Ведь в городе в то время легкоатлеты состязались в двух манежах под крышей (в Москве не было ни одного) – Михайловском и Главной гимнастическо-фехтовальной школы на Б. Спасской улице (там, где теперь академия – университет Можайского).
«КОРОЛЕВА СПОРТА» И ДРУГИЕ
Зимний мы так полюбили, что я даже делал его макет из картона, насмотревшись на виртуозный труд макетчика Большого Драматического Театра Владимира Павловича Куварина (он работал в содружестве с моим отцом Владимиром Леонидовичем - главным художником театра в 50-60-е годы, в том числе в первое десятилетие легендарного подъёма БДТ с приходом нового главного режиссёра Георгия Александровича Товстоногова).<...>
Вообще, порядок в манеже был образцовый – все знали, где можно разминаться медленным бегом, а по какой дорожке «делать работу», куда ставить колодки и куда барьеры. На арену выходила седовласая почтенная строгая дама с мегафоном – администратор Серафима Александровна Хентова и регулировала начало и конец занятий по потокам – а последний из них, вузовский, начинался в 21 час, и до одиннадцати вечера на Зимнем кипела тренировочная жизнь, с утра и допоздна, думаю, проходило гораздо больше тысячи тренировавшихся (столько за день было в 1959г, когда мы пришли в манеж впервые). Убирать арену начинали в двенадцатом часу, работали и гардеробщики – верхнюю одежду сдавали в вестибюле, а переодевались в спортивную форму в раздевалках, получая номерок на булавке, на манеж тащить ботинки и пальто не нужно было, как теперь, когда таких услуг нет – ведь необходимо экономить на всём.
За много лет почти ежедневных посещений Зимнего прониклись взаимным уважением и по-доброму сблизились с Галиной Андреевной и Валентиной Гавриловной – строгими, пунктуальными, но знавшими всех спортсменов и тренеров «в лицо» - контролёрами на входе за столиком с пропусками.<...>
НА ДОРОЖКЕ: ШИПЫ, ГРЁЗЫ И РЕАЛИИ
До сих пор речь о стадионе велась от зрителя. Мы, к слову сказать, называли его по аналогии с римскими «Форо Италико» и «Стадио Олимпико», где только что кипели олимпийские бои, - «Стадио Зимнио» - с почтением, не принимаю теперешнего – примитивного, запанибратского жаргона «Зимак», которым именуют любимый манеж даже давние его обитатели, и ленинградцы среди них, - ныне уж тренеры. Думаю, петербуржцы именно так называют свою профессию во множественном числе именительного падежа, в отличие от некоторых коллег, пользующихся окончанием в этом слове на ударную букву «а». По крайней мере, я всегда так просил говорить своих студентов.
Да, промелькнули годы, зритель давно стал уже тренером, а в промежутке ведь и самому довелось немало «потоптать» шипами дорожки Зимнего – уж по-всякому более десяти лет. До сих пор на левом колене под чашечкой – тёмные въевшиеся в кожу полоски – следы падения на гаревое покрытие в «финишном порыве» неловкого мальчишки лет 55 тому назад.
В нашей спортшколе Дворца пионеров пропуск на Зимний надо было заслужить – их давали на два раза в неделю только тем, кто приносил очки, выступая за команду на юношеском «городе» или «гороно», получив право на майку салатового цвета, голубые трусы, свой постоянный нагрудный номер (помню: 1056) и шиповки.
Сначала же мы могли выйти на дорожки только на массовых «просмотровых» внутридворцовых соревнованиях, потом на матчах с другими спортшколами во время каникул (кстати, по городу расклеивали афиши даже этих – заурядных соревнований школьников!) и в «открытых стартах». Могли заявиться в любом виде, почти все участвовали и в днях многоборца, так что удавалось «падать» со своих высот в тот же песок на Зимнем, куда приземлялся Брумель. Да и на стадионе «Динамо» посчастливилось, как потом, через много лет осознал, завершать прыжки своим подобием «перекидного» в песок, «помнивший» Юрия Степанова, - ведь школьники состязались на том же, «финишном» секторе, где наш земляк всего-то каких-нибудь три-четыре года назад побил американский мировой рекорд!
В общем, дорасти до постоянного пропуска на Зимний было делом долгим и многотрудным. Многим для этого надо было потрудиться несколько лет, особенно, «спортсменам в первом поколении».<...>
ПОСЛЕ РЕКОНСТРУКЦИИ. ТАРТАН. СНОВА СТАРТУЮТ ЗВЁЗДЫ
Всё это было до ремонта Зимнего – его закрыли на реконструкцию летом 1972-го, а открыли к концу 1973-го. Дорожка «покраснела» - вместо чёрной гари на бетонное основание положили синтетику – отечественную разновидность современного тогда тартанового покрытия с упругим слоем крошки. Соответственно тем же новым мировым стандартам круг сократили до 200 м, прямая по кругу стала 60 м, а 110-метровую вынесли отдельно – на место снесённой правой трибуны.
Поначалу вдоль этой стены смонтировали под руководством Зиновия Иосифовича Иссурина (старшего из братьев, в своё время он был тренером Рохлина, а теперь методически оснащал новый-старый манеж) горку: подъём – ровный участок – спуск, на всю длину прямой, для спринтеров. Но она очень гремела металлоконструкциями, а бег на весьма большой высоте был весьма не комфортен для многих, к тому же сооружение занимало слишком много места, - в общем, горка прожила недолго.
«Вырыли» и внутри бровки по кругу дорожки канавку для светолидера, но зелёное пластиковое покрытие над углублением, наполненным «бегущими» лампочками, частенько разбивалось – эта новинка тоже не привилась, проработав недолго. Поставили, как и до ремонта, круглую бровку внутри первой дорожки – впоследствии она была снята и заменена на белую линию краской при очередной смене покрытия «мондо» (а впервые итальянцы положили эти рулоны на бетонное основание дорожки в 1994 г.).
Вообще, новый директор реконструированного Зимнего, по спортивной «профессии» волейболист – Виктор Георгиевич Руденко (до него помню легкоатлетических директоров – Андрея Андреевича Шкляревского – хотя и бывшего гребца, но тренировавшего прыгунов в высоту Булкина и Иняхина, затем Павла Андриановича Сошникова – председателя городской коллегии судей, морского офицера в отставке) был предприимчив в поисках новаций.
Он оборудовал во дворовом флигеле прекрасную баню с бассейнчиком (тогда в городе редкость, сюда часто приходили даже народные артисты СССР Владислав Игнатьевич Стржельчик с Олегом Ивановичем Борисовым), а в раздевалках для спортсменов появились сауны. Вместо «молочного» буфета на первом этаже директор открыл полноценное кафе наверху.<...>
В силовом зале к штангам, гирям и гимнастическим снарядам добавил тренажёры.
Директор предоставил помещение и финансы на закупку приборов для лаборатории. Мы с Арсеном Сулиевым – тогдашние аспиранты института Лесгафта, - были «брошены» на подъём прикладных исследований, к примеру, по просьбе тренера Татьяны Казанкиной Николая Егоровича Малышева делали анализ видеосъёмки (тоже «техническое чудо» для тех 70-х, это сейчас каждому доступна съёмка хоть на камеру, хоть на телефон) её бега с отягощением на поясе, она готовилась к монреальскому триумфальному олимпийскому золотому дублю.
Руденко финансировал научную тему размещения видео- и телекамер на Зимнем стадионе для тренировочных и соревновательных съёмок . Довелось участвовать в разработке такого проекта (научную тему возглавлял заведующий кафедрой биомеханики, в прошлом спринтер-ученик Виктора Ильича Алексеева Игорь Михайлович Козлов) - на бумаге завершённого, но на практике не реализованного. Сохранилось лишь оснащение балконов (лож) – прежде открытых – стеклянными поверхностями, по задумке директора предназначенными для удобства работы комментаторов, которые должны были там размещаться во время систематических телетрансляций с Зимнего стадиона.<...>
ТРЕНЕРСКИЕ БУДНИ И РАДОСТИ
Вот и подошло время заключительных заметок о Зимнем, уже от автора как тренера, немало там пережившего. Об этом писать и проще – многие помнят, как мы с Мариной шли к цели, трудясь на Зимнем, а кто не видел, возможно, слышал о результатах нашей работы, хоть и уже в далёкие времена. Но и трудно – потому, что приходится вспоминать всё: и то, как мы специально переехали поближе к Зимнему – в коммуналку на Моховую, чтобы побольше тратить времени на тренировки и меньше на дорогу домой в промежутках между ними, и как, сочувствуя утомлённой маме – бегунье (а мы, бывало, приходили на Зимний с дочкой в коляске даже вечером 31 декабря), гардеробщица Елизавета Васильевна предложила помощь, и нашу Маришу «нянчила» вся её семья Петровых («тётя Маша» и «дядя Витя»), жившая по соседству с нами. Как забыть мучительные серии беговых отрезков, в паузах отдыха между которыми перекрывалось дыхание, или – как рвался трос на тренажёре… А как-то раз там же, в силовом зале, когда Марина подняла ногами полную «стенку металлических кирпичей», пришёл Ярополк Петрович Сидоров: «А меня плюс к весам поднимешь?», - и взгромоздился поверх тренажёрных отягощений. Подняла! А вес у него немалый, особенно общественный - Сидорова представлять не надо – легкоатлеты и тренеры помнят, как он организовал акцию протеста, когда арену Зимнего (не площадку для игр, как всегда) решили отдать волейболистам для проведения тура чемпионата страны в ущерб бегунам и прыгунам – на их пространстве. Он подсчитал, что из 150 тренировочных дней легкоатлеты потеряют 70, бросил клич, тренеры спортшкол собрали учеников, и забастовщики сели на место сооружаемого помоста. Акт смелый – хотя бы потому, что все три директора Зимнего стадиона в «постремонтную» эпоху (Виктор Георгиевич Руденко, Николай Викторович Некрасов, Юрий Геннадиевич Лелюшкин) – были волейболистами… А в нашей жизни с Ярополком Петровичем связаны многие годы – в 70-х мне довелось под его руководством потренироваться в Пушкине со сборной города, в огромной сидоровской «конюшне» (об этом уже вспоминал здесь), а в 80-е мы стали коллегами по тренерской работе – он готовил Маргариту Пономарёву, с которой Марина много раз представляла страну и город на одной и той же дистанции.
Однажды мне с тяжестью на душе пришлось даже удалить с тренировки сильнейшую ученицу, не желавшую уступать в прыжках (на второй тренировке в день, после тяжёлой беговой работы) молодой, отдыхавшей утром спортсменке из нашей же тренировочной группы - Ирине Жориной. Кстати, тогда из-за проблем с общежитием она проживала у нас, и за столом мы вместе оценивали кулинарные способности Марины. В силовом зале пришлось услышать и признание: «Ненавижу!». Но всё это – на почве спортивных мучений, изобретаемых безжалостным тренером. Как теперь говорят, «ничего личного». А потому мы оба переодевались и шли домой, какие бы эмоции взаимных чувств сию минуту ни испытывали. И так восемь лет каждый день. Но ведь без этого не было бы, наверное, ни двух мировых рекордов, ни включения в книгу Гиннесса (за событие в мировой истории лёгкой атлетики - установление рекорда мира в 36 лет), ни признания лучшей барьеристкой мира по опросу экспертов к 75-летию ИААФ (несмотря на отобранное у своих спортсменов правительством СССР право выступить на Олимпийских играх 1984 года), ни многочисленных телесъёмок на том же Зимнем (разве можно было отказать Кириллу Набутову, прорвавшемуся сквозь «западногерманское оцепление» на «мерседесовском» стадионе «Неккар» Штутгарта во время чемпионата Европы, чтобы первым поздравить Марину, только что отобравшую рекорд в очной борьбе с рекордсменкой - немкой из ГДР Сабиной Буш). Здесь осталось столько слёз, пота, щелочей и кислот, стрессовых эмоций и нервных клеток!<...>
Таков «мой» и наш Зимний, мой он уже 58-й год подряд. «Штурм» его давно стал достоянием истории (пусть и личной), а Зимний «взят», как говорил вождь пролетариата, «всерьёз и надолго». Вот только одна из нынешних молодых дежурных на вахте при входе с Инженерной улицы никак не хочет меня сразу пропускать, упорно требуя опять и опять объяснений: личности, должности, отношения к стадиону и цели посещения. Что я могу ей ответить? «ЖИВУ Я ЗДЕСЬ», - вот что."
легкоатлеты и тренеры помнят, как он
организовал акцию протеста, когда арену
Зимнего (не площадку для игр, как всегда)
решили отдать волейболистам для проведения
тура чемпионата страны в ущерб бегунам и
прыгунам – на их пространстве. Он подсчитал,
что из 150 тренировочных дней легкоатлеты
потеряют 70, бросил клич, тренеры спортшкол
собрали учеников, и забастовщики сели на
место сооружаемого помоста. Акт смелый –
хотя бы потому, что все три директора Зимнего
стадиона в «постремонтную» эпоху
(Виктор Георгиевич Руденко, Николай Викторович Некрасов,
Юрий Геннадиевич Лелюшкин) – были волейболистами…"
(В. Степанов. Спасибо, Зимний!)
Публикуем фрагменты книги Вячеслава Степанова
СПАСИБО, ЗИМНИЙ!
Фрагменты воспоминаний
Санкт-Петербург
2016
"Книгу составляют воспоминания о без малого шести десятках лет пребывания автора на Зимнем стадионе Ленинграда – Санкт-Петербурга: в качестве зрителя на соревнованиях по лёгкой атлетике и другим видам спорта, участника тренировок и состязаний на дорожке, тренера спортсменов-бегунов. Личные впечатления и профессиональный анализ – основа рассказа о выдающихся атлетах и тренерах, трудившихся в старейшем спортивном манеже страны; о ярких событиях истории спорта, произошедших здесь; о работниках и руководителях стадиона; об учителях, друзьях и учениках автора – заслуженного тренера СССР и России, профессора, кандидата педагогических наук
Издание адресовано легкоатлетам, тренерам, спортивным журналистам и историкам города.<...>
ПРЕДИСЛОВИЕ
К семидесяти годам всё чаще вспоминаешь, всё больше забываешь. Вдруг подумал: а какое место в родном городе теснее всего связано с прожитыми годами, прошло через всю жизнь? Конечно, это Зимний стадион.
Уже 58-й год, как хожу сюда – и по делам, и по душевному зову – ноги сами несут к Манежной, как к родному дому. Сначала здесь смотрел на других, потом бегал сам, позже тренировал, теперь больше наблюдаю. Всё, как и предписано мудрецами по этапам жизни: «познавай – отдавай – созерцай».
И вправду, ни одно из мест учёбы, работы или проживания в Ленинграде – Петербурге не привязывало меня на столь долгий и беспрерывный срок, как этот бывший Михайловский манеж, для нас Зимний стадион, а теперь для многих – «Академия лёгкой атлетики».
Подсчитал: в городе приходилось побегать на двух десятках стадионов, некоторых уже сегодня и нет или на них исчезли беговые дорожки, но события даже на самых популярных летних аренах для королевы спорта (стадионах имени Ленина, Кирова, «Динамо») всё равно были временными эпизодами в жизни. Зимний же – это навсегда. Сколько часов провёл здесь? Если их сложить за все годы, получится не менее года непрерывного ежеминутного – по-игровому «чистого» времени.
Здесь увидел великих атлетов, о которых должен рассказать последователям, тут много лет пытался что-то показать сам, приобретая в неудавшихся попытках добраться до спортивных вершин ценный для будущей тренерской работы опыт проб и ошибок, в этом «горячем цеху» при тесном общении с корифеями – живыми классиками искусства тренеров вёл своих учеников к разным результатам (от личных рекордов до мирового).
(Разминка на игровой площадке: Дмитрий Стукалов, Вячеслав Степанов и Илья Фридлянский, начало 1970-х годов)
(В. В. Степанов и заслуженный тренер РСФСР Тимофей Тихонович Якименко, 1970-е годы)
Наконец, здесь же уже как старший тренер сборной страны (недолгий, правда, - страна поменялась), привычно разыскивая среди всех выступающих на дорожке потенциальных бегунов на 400 метров с барьерами, увидел и тех, кто мог бы соревноваться в этом виде на высшем мировом уровне – почти одновременно, лет двадцать назад, именно на Зимнем. По внешним данным таких встречалось немало.<...>
Не сочтите за возрастные проявления «старого ворчуна» (так когда-то называлась критическая колонка в «Литературной газете»), но наблюдая почти ежедневно за работой коллег-тренеров, не всё могу понять. Не касаясь методик, объёмов, скоростей и прочего, что составляет содержание тренерских планов и замыслов, скажу только о том, что можно заметить по форме увиденного.
Пока не понял: зачем тренеры учат детей в возрасте, когда их конечности обогнали в размерах прилагаемую к ним силу, устанавливать стартовые колодки на тех же расстояниях, какие увидели они у взрослых мощных спринтеров (вариант «старта пулей»)?
(Колодки такие были (Зинаида Матистович (Котова)), 1960 год)
Почему тренеры средневиков не видят, как начинают бег с высокого старта их подопечные, зачем-то суетливо переступая на «передней» ноге на месте вместо шага выносом «задней» и теряя на этом тот метр-полтора, которые не дадут возможности без помех занять удобную позицию при выходе на общую дорожку?
Чем руководствуются педагоги спринта, сводя все короткие отрезки к выбеганиям из единого, стартового положения, игнорируя технику и проработку мышц в другом, более важном режиме – бега по дистанции (где надо работать «спереди перед собой», а не «позади в себя», как со старта)?
Зачем требуют бегать, как гимнасты - «на цыпочках» (ведь «бег на стопе» это не постановка на вытянутый носок, а более раннее поднимание на пальцы с отрывом пятки уже на опоре, но для этого надо «зарядить» трёхглавую мышцу перед постановкой взятием носка на себя)?
Почему всё ещё учат вбегать в вираж, «отворачиваясь от него», левым плечом и чуть ли не спиной вперёд (а этот способ исторически вытекал лишь из особенностей в асимметрии шагов на повороте у барьеристов с левой маховой ногой), – ведь после входа в поворот, который, возможно, так делать легче, последует выход из него, и что – делать это задом наперёд, спиной? Попробуйте обойти стул, направляясь вперёд прямо с правой стороны и следуя обратно с левой, заходя не поворачиваясь вокруг него, а отворачиваясь, - какой частью тела вы пойдёте за ним?
С какой целью доводят до абсурда движение маховой ноги при прохождении и сходе с барьера, сгибая её в коленном суставе, а в ходьбе даже акцентируя перемещение голени со стопой назад – ближе к основанию барьера, назад по отношению к направлению движения – ведь финиш впереди, а не сзади, это искусственное, излишне выделяемое движение «крючком» не обосновано ни механикой (приводит к потере равновесия), ни анатомией – физиологией мышц (снижает эффект баллистического включения мышц задней поверхности), ни энергетикой (не позволяющей сочетать сокращения с расслаблением)?
Наконец, почему без особого внимания (а то и вообще без участия) относитесь к разминке или дополнительным упражнениям в зале после «основной работы», к техническим заданиям в процессе громадного километража отрезков (а всё это большой резерв прогресса, а не мелочи)? Ведь если вам станет известно, что пока вы следуете на тренировку к основной его части, доверяя вашим опытным и сознательным бегунам разминаться самостоятельно, они пунктуально выполняют заданные круги медленного бега, но, к примеру, находят такое экономичное положение «падающего бега», что многие тысячи шагов в итоге такого выполненного километража оказываются уполовиненными по технике – впереди ноги не работают вовсе, сгибатели не прорабатываются совсем, а потом летом с удивлением обнаруживается, что бегун к финишу «теряет ноги», не выносит бёдра – и эта «мелочь» не даёт воплотиться огромному труду в результат.
Так же обстоит дело с барьеристами, которые не могут делать «переход» - смену ритмов, когда надо не просто сократить шаг, а сделать это на увеличении частоты – но ведь вы же отбегали всю зиму на отрезках просто для количества и по секундомеру, не думая отрабатывать такое важное переключение в сотнях пробежек.
А чего можно ждать от силовой гармонии в нужном для беговой техники режиме, если тренер посылает ученика в зал словами: «ну, сходи - поделай ОФП»? Может быть, за этим стоит давно отработанный комплекс, известный ученикам, но ведь только в присутствии тренера его можно сделать «правильным» для этого спортсмена и именно в нынешнем его состоянии.
Да и вообще девиз «Чтобы бегать, надо бегать» давно уж отжил своё, надо следовать современному принципу «мышцы-техника-скорость», постоянно раздумывая над смыслом каждого из звеньев этой цепочки. Судя по тем комплексам упражнений на силу, которые можно увидеть на арене, редко наблюдается, к примеру, гармоничность разгибательных мышц и сгибательных.
С лучшей стороны в этом смысле отличаются подбором упражнений для бега наши тренеры-шестовики и барьеристы (Николай Савельевич Костенко, Николай Фёдорович Бежан, Александр Викторович Орлов), но в основном же детей и их коленки наши коллеги нагружают лягушками, гусиными шагами, ходьбой выпадами, приседами – «всё к земле, а не от неё», не в полёт.
Много вопросов и к полюбившейся многими тренерами на Зимнем ходьбе через барьеры: зачем ставить их так, что маховое движение совсем не подобно тому, что нужно – или через сторону или без выпрямления, руки не повторяют естественную перекрёстную координацию, а занимают какие-то надуманные либо произвольные, не корректируемые положения, а толчковая нога не делает такого отведения в сторону, без которого бессмысленно исправлять все ошибки, связанные с высоким преодолением барьера и с зависанием над ним)? Сколько бы мы ни «помогали» голосом ученику, требуя «ниже проходить и быстрее сходить», но пока сила отводящих мышц и подвижность в тазобедренных суставах в этой, не совсем естественной для бега плоскости, не проработаем специально – ученик указаний наших не исполнит. Но – «ходят, и ходят»...
Надо глубже понять и смысл применения бега с тягой, сопротивление которой важно преодолевать именно в фазах амортизации сразу после контакта с дорожкой или «переднего шага», а не «заднего толчка». Если же мягкий трос как раз к этому моменту провисает, исключая противодействие груза, а повозка с блином скачет или проскальзывает по дорожке, надо думать, «работает ли это упражнение» в таком виде.
Всё это пишу в надежде, что у тренеров будет возможность уделить внимание на практике таким деталям и подумать на досуге о смысле этих мелочей, которые на высоком уровне результатов становятся важнейшими.
Внедряться в процессы творчества коллег полагаю профессионально неэтичным, можно отвечать лишь на вопросы, если их задают. Да и о многом мы написали уже в книгах и журналах, если кого-то интересует опыт давно отошедших от практических дел специалистов, правда, это – своё время – в чём-то и опередивших, а ведь важно «не новое, а вечное».
Можно только пожелать, чтобы в компромиссе массовости начальных звеньев подготовки и «штучности» тренировок мастеров тренеру, готовому испытать себя на всех этапах роста учеников, хватило времени, знаний, опыта, сил, гибкости, фантазии в творчестве, стимулов и терпения.<...>
ШТУРМ ЗИМНЕГО…
Когда-то (полвека назад!) мы с Сашей Лосиком – товарищем по студенческой группе ЛКИ (знаменитой «Корабелки») получили предложение разделить пополам ставку корреспондента в редакции вузовской многотиражки «За кадры верфям». Оно поступило к нам от молодого, длинноногого, чернобрового брюнета без чётко обозначенных талии и шеи, на месте которой висела репортёрская «Лейка». Этого замредактора газеты звали Сергей Довлатов, и в ответ на наше согласие он поручил нам взять интервью у «дяди Васи» Смирнова – плотника институтских мастерских, бывшего революционного моряка, - близилось пятидесятилетие Великого Октября.
Василий Аверьянович настолько подробно рассказал нам о своём участии в штурме Зимнего со стороны сквера перед дворцом (а о холостом залпе из бакового орудия «Авроры» я давно знал из рассказов своего деда – капитана 1 ранга Алексея Ивановича Холодняка, ещё в первую мировую служившего на крейсере, автора первой книжки об истории «Авроры», изданной в 1925 году), что получилась статья, которую напечатали даже в центральной газете «Ленинградский рабочий» (тогда «Строительный рабочий»).
«Публикация в городской прессе – это много!», - поздравил нас Сергей, в то время безуспешно пытавшийся напечатать свои рассказы, далёкие от политики, патриотизма и пафоса… Нам же пришлось заверять подлинность материала печатями после сверки с документами в партийном архиве, музеях – Военно-морском и Революции, где хранились списки краснофлотцев по местам службы за 1917 год и официальный перечень участников революционного взятия последнего оплота временного правительства 25 октября по старому стилю. Затем рукопись визировали в Горлите, только после этого она шла через редакторов газеты в набор. Ведь тогда, к юбилею, заявило о себе столько «вершителей революции», сколько Зимний дворец не знал за много лет последующих музейных аншлагов, и всем претендующим на место в истории приходилось доказывать свои права на подтверждающую справку, как и тем, кто утверждал, что «ленинское бревно» на субботнике уже после революции нёс по Красной площади с вождём именно он.
Делясь с Сергеем нашей эпопеей (а он в то время придумывал девиз для сатирического раздела газеты «На полубаке» - байки от боцмана Дудкина – и выбрал такой: «Не хочешь – не слушай, а врать – не мешай!»), я тогда вспомнил, что и мы тоже лет пять тому назад штурмовали «свой» Зимний … стадион. И вправду – вот картинка из тех 60-х, вполне в стиле былых исторических репортажей.
На площади перед Зимним – блюстители порядка на лошадях. Сам Зимний оцеплен. Проход через кордон – по спецпропускам и документам, которых у нас нет. В толпе – волнения. Но вот наш человек, неведомо откуда доставший желанный квиток, смог проникнуть внутрь Зимнего. Как было условлено, он поднялся по правой от входа лестнице на балюстраду вдоль стены и открыл большую форточку в одном (седьмом слева от угла здания по боковой его стороне справа от площади) из ряда окон. Мы уже там, встав на карниз, выходим в упор на подоконник, закидываем на него ноги, и вот уже головой залезаем в форточку. Мгновение – и мы внутри. Зимний переполнен, все в предвкушении значительности, судьбоносности, исторической важности грядущего, вот-вот начинающегося явления.
Так выглядел полвека назад изнутри и в ближайшей окрестности наш добрый друг, старинный Михайловский манеж, который начинал строить ещё в 1798-м Винченцо (Викентий Францевич) Бренна, а перестраивал через четверть века Карл Иванович Росси, где всадники учились на скаку рубке лозы шашкой, где в революционные годы размещения здесь броневого дивизиона дважды выступал Владимир Ильич (доска об этом на фасаде сохранена, а в течение многих лет советской эпохи и внутри манежа был его скульптурный образ), где с послевоенного 49-го прописались легкоатлеты всего Советского Союза и где сегодня осенне-зимне-весенними вечерами всё также яблоку негде упасть, не попав в юных легкоатлетов, масса которых вселяет в нас, древних уже и преданных служителей королевы спорта (сейчас, к несчастью, переживающей худшие дни в своей истории – и российской, и мировой), всё-таки – несмотря ни на что, – оптимизм.
Что касается форточек, то сейчас (а после замены рам на окнах фасада со стороны Кленовой аллеи они стали меньше в полтора раза) представить, как мы пролезали внутрь, сложно, ведь мы были не из мелких, - но вот напротив, на здании нынешнего СКА в правой части фасада форточки остались такими, как были на Зимнем полвека назад при нашем «штурме».
Да и конная милиция, призванная на Манежную площадь ввиду отсутствия непроданных билетов и скопления жаждущих попасть на зрелище – это не фантазия автора, а факт – таким ажиотажем сопровождались в Ленинграде соревнования по лёгкой атлетике!
(В 1950-60-е годы такие очереди были за билетами на соревнования на Зимнем)
С 1949 по 1966-й все зимние соревнования в Советском Союзе (после реконструкции – с 1958 года и чемпионаты СССР в закрытом помещении, тогда называвшиеся Всесоюзными соревнованиями) проводились только у нас – на единственном в стране легкоатлетическом стадионе под крышей. Позднее в других городах соорудили манежи – в основном со 150-метровыми круговыми дорожками (у нас с 1958 по 1972 гг. было 250 м!), во Дворце спорта московских Лужников такой круг (160 м) настелили досками (непривычно и по-разному пружинившими) - наподобие нью-йоркского «Мэдисон Сквер Гардена», и туда переместили всесоюзные старты.
(Юрий Илясов сделал этот рекордный прыжок на 195 см в промежутке между 17 января 1949 года (открытие Зимнего стадиона) и 8 ноября 1949 года (в этот день он довёл рекорд страны для закрытых помещений до 2,00 м))
(Март 1958 года открытие всесоюзных соревнований)
(Тренировочный день в 1959 году)
А потом одна только столица построила почти два десятка манежей, в том числе и с официально требуемым 200-метровым кругом, туда и переехали зимние чемпионаты страны, с 1971 г. ставшие официальными. Московские манежи «Спартак» имени братьев Знаменских, ЦСКА, «Крылатское», ГЦОЛИФК – любой из них принимал эти соревнования. В Ленинграде же только к началу 70-х благодаря упорству и авторитету Виктора Ильича Алексеева появился второй стадион под крышей – алексеевской Школы. К тому времени и Зимний закрыли на ремонт с реконструкцией – дорожку по кругу следовало укоротить по новым мировым стандартам.
(Перед закрытием Зимнего на реконструкцию, май 1972 года, приём норм ГТО: финишная стойка на левой от входа 100-метровой прямой установлена на 60 м, а на второй дорожке из трёх по кругу видна отметка старта на 400 м)
Но вернёмся в 60-е. Лёгкая атлетика особенно стала популярна в городе после римской Олимпиады – самой триумфальной в истории советской «королевы спорта» и наиболее успешной за все годы для ленинградцев.
Помню соревнования на Зимнем с 1958/59 годов, когда начал ходить в секцию Дворца пионеров. На «Приз Зимнего» мы пришли с отцом, услышавшим анонс о соревнованиях по радио (а до этого тоже по радио мама узнала о приглашении детей на просмотр в «лёгкую атлетику» при Дворце пионеров и отвезла меня на «Динамо», - можно ли сегодня представить такое почтение к лёгкой атлетике со стороны СМИ?!). С тех раз ни папа, ни мама ни разу не ходили на лёгкую атлетику (в отличие от футбола на стадионе имени Кирова, куда отец меня привёл ещё в 1954г – на матче «Зенит» - «Динамо» (Москва) – 0:2 – в противоположных воротах в кепках играли два легендарных голкипера Леонид Иванов и Лев Яшин!).
Итак, через пять лет после знакомства первоклассника с футболом при первом визите на Зимний мы увидели на дорожке в динамовской майке моего первого тренера Виктора Фёдоровича Васильева (он бежал 400 м), а также известных всем в те годы прыгуна-рекордсмена мира Юрия Степанова (он, как и много лет спустя другой ученик тренера Павла Наумовича Гойхмана Юри Тармак – олимпийский чемпион Мюнхена-72, разбегался с необычной правой стороны, в отличие от большинства прыгавших перекидным способом с левой толчковой ноги), спринтеров Ардальона Игнатьева и Константина Грачёва, стайеров Александра Артынюка, Евгения Жукова и Юрия Захарова, толкателя ядра Виктора Липсниса, барьеристку Ирину Пресс.
В тот же год президент Финляндии, а в молодости чемпион страны в прыжке в высоту и неофициальный рекордсмен мира в тройном с места (9,72 м!) Урхо Калева Кекконен учредил серебряный приз для лучшей из команд ленинградских легкоатлетов, и в конце марта 1959 г. этот переходящий кубок был разыгран в интереснейшем динамичном турнире (18 видов за 2 часа) семи команд-обществ. На трибунах стояли на штативах массивные ящики-телекамеры: прямой эфир шёл на Хельсинки, Стокгольм и Таллин, запомнились победы спринтеров Эдвина Озолина и Галины Поповой, средневика Владимира Цымбалюка, барьериста Анатолия Михайлова, прыгуний Людмилы Мочилиной и Валентины Шапруновой, толкательницы ядра Тамары Пресс. Не могу не повторять эти имена - именно они, много-много раз виденные потом, стали нашими кумирами в искреннем, подлинном смысле этого эпитета.
(справа Анатолий Михайлов, 1959 год (двоеборье: 110 м с/б 91 см))
(Николай Березуцкий и Анатолий Михайлов, 1959 год)
(Анатолий Михайлов, 1960 год (мировое достижение 13,6))
(23 февраля 1969 года, международные зимние соревнования. Слева Борис Пищулин (он будет вторым 14,4), справа Анатолий Михайлов (победит 14,2). На 3000 м Михаил Голубцов (бежит вторым в майке с буквой «Л», вторым же он и финиширует, а первым был тогда А. Чернов (Эстонская ССР), третьим Ю. Хаустов (Ленинград))
После этого не пропускал почти ни одного старта, а соревновались все сильнейшие чуть ли не еженедельно (за 1959 год в городе было проведено 63 крупных соревнования). Позже прочитал, что в 1959 г. Анатолий Михайлов, например, 45 раз состязался на 110 м с/б, 15 раз на 100 м, стартовал и на других дистанциях гладкого, барьерного и эстафетного бега.
Участников чемпионата Ленинграда было так много, что он проводился в три этапа: три дня предварительные, через неделю – день финалов, ещё через неделю – день многоборий! В день финалов возникла (как помню, в 1961г) проблема «лишнего билетика». Ещё бы – где ещё можно было увидеть в одном секторе сразу пятерых олимпийских чемпионок? А так было на первенстве города – в толкании ядра сошлись три последовательно сменявшие друг друга на олимпийском троне в 1952, 1956 и 1960 годах толкательницы-ленинградки Галина Зыбина, Тамара Тышкевич, Тамара Пресс и две чемпионки Олимпийских игр в других видах – барьеристка Ирина Пресс и копьеметательница Эльвира Озолина (первые четверо - алексеевцы).
На нашем Зимнем проводили все «ЦСы» - первенства обществ, и на спартаковском можно было живьём увидеть героя римских Игр стайера Петра Болотникова и скорохода Владимира Голубничего, на локомотивском – чемпионку в прыжке в длину Веру Крепкину, на армейском – метателей Виктора Цыбуленко и Нину Пономарёву, на динамовском – прыгуна Роберта Шавлакадзе и молотобойца Василия Руденкова… Это всё были «свежие» живые олимпийские чемпионы, мы отыскивали в программах их виды, фотографировали (однажды умудрился попасть своей «Сменой-2» в синхрон со вспышкой профессионала-корреспондента – получился уникальный кадр: Ирина Пресс финиширует в ореоле яркого обрамления).
Она, младшая из сестёр и уже рекордсменка мира в пятиборье, только успевала перемещаться с вида на вид – повторив мировое достижение в беге на 80 м с/б, через 10 минут уже держала в руке ядро, а ещё через 20 выигрывала финал на 100 м… Тогда женская программа не знала ни «высоких», ни «длинных» барьеров, ни препятствий, ни тройного, ни шеста, ни ходьбы, да и в беге длиннее 800 м дистанций не было, – и Ирина соревновалась везде. У мужчин всё было консервативнее: «революции» подвергся лишь прыжок с шестом. На Зимнем 55 лет назад мы аплодировали ученику Виктора Ильича Алексеева Ванадию Розенфельду. Он – «играющий тренер» – в борьбе со своим учеником Игорем Фельдом показал 4,45 м (установив ленинградское достижение и не дотянув всего 1 см до всесоюзного), прыгая с металлическим шестом и приземляясь на стружки в яме с песком. Конкурировали с ними ученики Ильи Исаевича Шустера (Лев Басов, Анатолий Петров, Сергей Беляев, Николай Занцинский, Анатолий Васильев), с которым через 20 лет мне довелось тесно сотрудничать в одной бригаде преподавателей института Лесгафта.
В 60-70-х на Зимний приезжали зарубежные звёзды. В 1961-м олимпийская чемпионка и рекордсменка мира румынка Иоланда Балаш (великая «высотница» ХХ века) гостила у Тамары Пресс и «заодно» установила у нас мировое достижение, прыгнув своим особым стилем («полуволной - полуперешагиванием») 186 см.
(Тамара Пресс бежит 60 м — 8,2 (ОФП), 1964 год)
В 1967-м «летучая голландка» Фанни Бланкерс-Кун (четырёхкратная олимпийская чемпионка 1948 г.) привозила учениц на «турне четырёх манежей». По протоколам, в дни этих соревнований (17-18 января) на Зимнем стадионе присутствовало 3600 зрителей. В 1968-м канадец Уильям Крозерс (вице-чемпион Олимпиады в Токио) с рекордом Зимнего стадиона на 800 м опередил наших лучших средневиков Сергея Крючека и Валерия Булышева, а 17-летняя Рита Шмидт из ГДР прыгнула выше москвички Клары Пушкарёвой и ленинградки Веры Грушкиной.
(Валерий Булышев, за ним Чонгар Галиуллин и Иван Белицкий, 1962 год)
В 1969-м международные соревнования на Зимнем стадионе запомнились победой на 800 м малоизвестного финского бегуна Юхи Вяятяйнена (лучший из наших Сергей Крючек оказался третьим). Прошло всего два года, и на чемпионате Европы в Хельсинки этот финн, переквалифицировавшись в стайера, одержал две сенсационные победы в беге на пять и десять тысяч метров с финишным километром на «десятке» за 2.34,6; последними 400 м за 53,9; а на «пятёрке» с последним кругом за 53,2 и последней стометровкой за 13,1! Бегуны, оцените: ведь это был не бег «на победу» за счёт финиша, а быстрый по всей дистанции забег на «десятке» – пять человек вышли из 28 минут! Среди них был бронзовый призёр того чемпионата Европы 1971 г. ленинградец Рашид Шарафетдинов, много потрудившийся и на Зимнем (здесь же он в 1965 г. установил мировое достижение на 5000 м 14.07,0; продержавшееся, правда, всего лишь сутки).
Наконец, в 1971-м наш манеж впервые принимал пятерых атлетов США. На летнем стадионе – имени Ленина – мы их увидели на 10 лет раньше: нас специально привозили из кавголовского спортлагеря посмотреть на семерых американцев, выступивших в Ленинграде перед «матчем гигантов» СССР-США 1961 г. в Москве. Кстати, тогда мы первыми в стране увидели прыжки с фиберглассовым шестом Д. Юлсеса (и специалисты назвали это трюком).
На Зимнем же стадионе через 10 лет гости выступили в зональных соревнованиях нового «Кубка СССР – Кубка «Известий» 1971 г. и одержали четыре победы, в том числе две – на 60 и 110 м с/б – Томми Уайт, опередивший на более длинной дистанции Валентина Балахничёва (тогда студента Московского Энергетического института, впоследствии президента Всероссийской Федерации лёгкой атлетики).
Но в спринте (60 м) - к нежданной радости зрителей – американцев обогнал ленинградский бегун – студент Электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, тренировавшийся в «Динамо» у Валентина Владимировича Войнова, – Александр Смолин. Ликование на финише этого спринтера с типично «студенческой» внешностью (в массивных очках) и с поднятыми руками запомнилось тогда многим зрителям.<...>
ПО ГАРЕВОМУ ПОКРЫТИЮ. ЗЕРКАЛО И ПАЛЬМЫ. БОРИС САВЧУК
Вернусь на старый Зимний. Каков он был? Трибуны – по три ряда деревянных скамеек стояли по обе стороны от входа, над обеими были «балюстрады» вдоль окон, у поручней – перил которой разминались, делая махи, наклоны и прочие упражнения (тогда не «перепиливали» заднюю поверхность бедра ноги, положенной поперёк тонкой перекладины барьера, чем увлекаются сейчас – понимали, что волокна двуглавой (потом мы узнали и имена её синергистов - полусухожильной и полуперепончатой) мышцы идут вдоль кости и давить на них перпендикулярно всё равно что перерубать топором – это «чревато»). Над ближним к входу виражом стояли пальмы в круглых деревянных кадках, за дальним виражом поперёк арены стояла – торцом к беговой дорожке (и на этом торце было огромное зеркало во всю ширину виража – всегда на тренировке можно было оценить своё отражение, а то и увидеть отрыв от преследующих соперников на соревнованиях) – трибуна, обращённая внутрь игровой деревянной площадки – на её месте теперь размещается покрытый квадратиками «рездора» сектор для толкания ядра.<...>
По кругу и по прямым было всего три дорожки стандартной «летней» ширины 1,25 м (не узкие, как сейчас) – ведь стометровые прямые, на которых соревновались в спринте, вписывались в этот круг. Попробуй-ка, попади в городской финал на Зимнем, например, во второй половине 60-х годов, если там на любой дистанции – от 60 до 400 м только три места, а в Ленинграде живут и выступают самые быстрые люди СССР – Эдвин Озолин, Николай Политико, Анатолий Михайлов, Виталий Кунарёв, Юрий Блинов, Борис Савчук, Юрий Зорин, Александр Иванов… За единственное вакантное четвёртое место в «беспроигрышной» эстафете 4х400 в городе и медаль на «Союзе» боролись со спринтерами Юрием Петровым, Сергеем Шиленковым, Борисом Филимоновым ещё и средневики – Николай Наливайко, Георгий Сергеев, Валентин Подлесных, Вячеслав Сидоров, барьеристы во главе с юным Дмитрием Стукаловым, универсалы-бегуны Валерий Костюченко, Владимир Царапкин, а за эстафету 4х100 и прыгуны в длину Олег Александров, Владимир Байковский, Евгений Шубин. Да и просто предварительные забеги затягивались – пока дождёшься своего (а он вдруг окажется сороковым или пятидесятым по трое), сидя на скамейках внутри круга на арене. Нередко спринтеров запускали параллельно – в разные стороны по обеим прямым, например, на открытых стартах – и такие проводили соревнования для всех желающих – в фойе Зимнего у столиков записи толпилась очередь – и стар, и млад хотели состязаться, на «сотню» записывалось больше ста «добровольцев», хотя старты по календарю шли один за другим с ноября по конец марта.
Финишные клетки размечались на обеих прямых, и за пятой клеткой ставились плоские деревянные стойки, на которые натягивали финишную ленточку – белую тесьму шириной сантиметра полтора и длиной больше четырёх метров. Её отпускали помощники судей (часто дети) – с разной степенью своевременности – в момент касания тесёмки телом победителя забега. Иногда ребята у стоек уставали, и приходилось испытывать ленточку «на прочность» - ощущение не из приятных, но радость выигранного забега (пусть и лишь одного из пятидесяти) была куда важнее!
А каково было средневикам – пока дорастёшь до городских фаворитов во главе с Валерием Булышевым! Не забыть бег этого атлета с могучей грудной клеткой, его горделивую осанку и расслабленные кисти рук, особенно когда он, готовясь к месяцу выступлений в Штатах в компании Брумеля и Тер-Ованесяна, и после успешных стартов за океаном, крушил на Зимнем рекорды и на 600, и на 800, и на 1000 м или опережал всех средневиков страны в многоборьях ОФП (в своей крымской юности увлекался боксом). Да ещё рядом с ним ведущие бегуны СССР – тоже ленинградцы Владимир Цымбалюк, Чонгар Галиуллин, потом Вадим Михайлов, Сергей Крючек, Игорь Потапченко, Олег Райко. Смотрели на их поединки с удовольствием, а сколько мечтавших о таком мастерстве (к примеру, булышевские секунды – 1.19,0 на 600 или 2.25,3 на 1000 м – более чем полувековой давности и у сегодняшних бегунов вызывают уважение) оставалось позади, но они, карабкавшиеся к своим вершинам упорно и долго, обеспечивали основу ленинградского лидерства в беге.
(Олег Райко и И. С. Пожидаев)
Ведь кроме спринтеров и средневиков, о которых уже вспомнил, в городе в то время были и сильнейшие марафонцы (все три участника сборной страны на Олимпийских играх в Риме – ленинградцы: Константин Воробьёв, Сергей Попов, Николай Румянцев). Половина – трое из шестерых – стайеров СССР там же представляли наш город: Александр Артынюк, Евгений Жуков, Юрий Захаров. Две из трёх бегуний-олимпийцев страны на единственной «длинной» дистанции в тогдашней женской программе 800 м также были нашими землячками: Екатерина Парлюк и Зинаида Матистович. На более длинных дистанциях, пока ещё неолимпийских, ведущие позиции занимала многократная чемпионка страны и победительница международных кроссов «Юманите» в Париже Тамара Бабинцева. Наконец, в те же годы заканчивал карьеру бегуна и начинал тренерскую именно на нашем Зимнем стадионе выпускник ленинградского военного института физической культуры двукратный олимпийский чемпион стайер Владимир Петрович Куц – его можно было увидеть в манеже и бегущим на дорожке, и с секундомером в окружении первых учеников.
(В центре В. П. Куц)
Чёрное гаревое покрытие слыло в среде тех, кто немало побегал по другим стадионам, очень быстрым – ровное, упругое – за ним ежедневно следили, разравнивая специальными широкими граблями на прицепе за «мототелегой», за ней тащили каток на ручной тяге. Мастерами по уходу за дорожкой командовал мастер спорта Н. М. Черкашин – специалист высшего класса по оснащению и эксплуатации стадионов. Говорили, что когда летом заливали искусственный лёд для созданного балета на льду, на дорожку проник какой-то реагент или сжиженный газ, после чего её беговые качества ещё улучшились. Во всяком случае, до 1967г, когда на стадионе Ленина впервые сделали резино-битумное покрытие, в Ленинграде летние стадионы не могли сравниться по беговым качествам с дорожкой Зимнего (на стадионах имени Ленина и Лесгафта, на «Медике» лежал бежевого цвета «шлам» - это отходы от переработки боксита в глинозём, на Кирова – чёрное гаревое покрытие, на котором бегали редко и которое, по мнению выступавших там же в 50-е годы, уступало первой – красно-кирпичной дорожке кировского стадиона).
Шипы использовали летние, да тогдашние шиповки и не предусматривали сменность их – они не вкручивались в гнездо на подошве, а намертво крепились под кожаной подошвой и под железной прокладкой на кругляшках цельного с «гвоздями» основания. Бывало, переделывали шиповки на кроссовки, расшивая подмётку и убирая «железки» - ведь даже отечественные были дорогим дефицитом, к тому же кожа кроссовок отличалась «дубовой несгибаемостью» от шиповок. Только с середины 60-х, кому повезёт, можно было по знакомству с «выездными» атлетами купить западные фирменные «адидас» или «пуму», на худой конец, восточноевропейские «цебо» («цеха») или «ботас».
Внутри арены соревновались прыгуны: там, где сейчас прыгают в длину и тройным – только тройники, а для прыгунов в длину было две ямы на противоположной стороне. Одна - параллельно яме для тройного (туда – около нынешнего старта бега на 60 м – приземлялись, устанавливая мировые достижения, Татьяна Щелканова и Игорь Тер-Ованесян, кстати, оцените его прыжок ровно пятьдесят лет назад на Зимнем – 8,19!). Другая (иногда «длиновиков» было так много, что прыгали одновременно в разные стороны) – в обратную сторону, к современному финишу. Параллельно этому сектору размещался сектор для прыжков с шестом – как и сейчас, только ближе к дорожке – ведь арена внутри круга была хоть и более длинной, но и более узкой (виражи длиной по 25 м, не то, что нынешние по 35-40 м). Высотники могли прыгать тоже в две ямы с песком: основная – в сторону входа в манеж – куда приземлялся и Брумель в рекордных прыжках, вторая в противоположную сторону – к торцевой трибуне, отделявшей «лёгкую атлетику от игр».
Между высотными ямами в центре арены (на самом почётном месте) размечался сектор для толкателей ядра (толкали в сторону входа), и их могли видеть все зрители, для массовых соревнований делали и два сектора – навстречу друг другу. «Обруч» (кольцо круга диаметром 213 см) с сегментом укладывали прямо на гаревое покрытие, бетонных кругов не было. На эту же «гарь» ядра и приземлялись, оставляя многочисленные лунки.
Когда в 1967 г. к нам приехал чехословацкий толкатель ядра Иржи Скобла (чемпион Европы 1954 и олимпийский призёр 1956 г.), он посетовал на этот «земляной» круг и сектор, а также на неудобный для зрителей обзор (но этот «упрёк» надо было адресовать Бренна и Росси, спроектировавшим такие габариты манежа для всадников) и на отсутствие в ленинградских соревнованиях трёх сильнейших толкателей ядра СССР (хотя это не помешало другим – ленинградцам Борису Георгиеву и Валерию Войкину – тогда опередить титулованного гостя).
Удивление и восхищение вызывало на «старом» Зимнем ещё многое, например, то, как киевский барьерист, чемпион страны Василий Анисимов умудрялся, не ломая своего 15-шагового ритма между барьерами на таких крутых и коротких виражах, мчаться по «фирменной ленинградской» дистанции 250 м с/б – его результат был 30,7 секунды! Красота и точный расчёт!
Третий (вслед за Валерием Брумелем и Анатолием Михайловым) кумир нашей (теперь уже не детства) юности – Борис Савчук. С ним уже выступали рядом (конечно, не в прямом смысле – рядом с собой в беге он почти никого не подпускал), то есть просто в одно время. Мощный и в то же время на редкость мягкий бег длинными упругими шагами этого красавца со статью Аполлона, приехавшего из Молдавии по окончании ремесленного училища в ленинградский техникум физкультуры «Трудовых резервов» в качестве перспективного многоборца, а затем уже в Спортивном клубе Армии ставшего лучшим «длинным спринтером» страны, можно было видеть многократно – он с видимым удовольствием от собственных движений, скорости и побед охотно соревновался сначала на 100 метров (почти всегда бегая по 10,4-10,5), потом побил высшие мировые достижения на 300 (34,4-34,1-33,9). Но как-то вдруг произвёл фурор на неклассических 500, и наконец, впервые стартовал – на Зимнем же – на 400. Итог того бега на призе Кекконена – 48,0 (сам Ардальон Игнатьев, летний рекорд которого 46,0 простоял 14 лет, бежал здесь 49,1) и победа с секундным отрывом над «твёрдым» сборником страны четырёхсотметровиком Александром Ивановым.
Не знаю, может быть, это возрастное ворчанье с преувеличением впечатлений давней молодости, но ведь наблюдаю за бегунами уже полвека и всё жду – а вот-вот появится кто-либо по технической эстетике близкий к Савчуку. Пока что два объекта такой красоты – и бегуна, и его бега – редко когда «сочетнутся». Возможно, впечатление смазывается современной экипировкой – эти комбинезоны – «купальники», наверное, удобнее, хотя легче ли в них поднимать бёдра, чем в старой «короткой форме», судить трудно, но то, что внешне эти тёмного цвета «тайцы-лосины» изменяют пропорции фигуры в сторону «длиннотуловищности», факт. Впрочем, может, это всё ни к чему, каприз критика, ведь бегать-то стали быстрее. Правда, не многие и не всегда.
Устремившись в эстетику воспоминаний, не могу не отметить и ускользающий в дымке былой старины образ Тренера, несущий в себе истинную интеллигентность, благородство и достоинство ленинградской «породистости». Таковы в памяти для меня Дмитрий Павлович Ионов, Эдмунд Исидорович Рохлин, Виктор Васильевич Атаманов. Первый из них почти двадцать лет был ректором Института Лесгафта, при нём построены кавголовская база, а в окрестности вуза в центре города стадион, манеж, бассейн. И он все годы активно и успешно тренировал (в числе первых в стране стал заслуженным тренером СССР), а ещё и возглавлял личным участием научные исследования в спринте. Не забыть его артистизм, профессионализм оценок и заданий ученикам, точность и остроту замечаний и мастерство подспудного, ненавязчивого воспитания. Как красиво, артистично он работал с Галиной Поповой, когда после рождения сына она готовилась к самым важным своим победам (в 1963 победила в матче СССР-США на 100 м, а до этого на Зимнем выиграла «Союз» у многолетнего лидера советского спринта минчанки Марии Иткиной, которая 17 раз становилась чемпионкой СССР на 100, 200 и 400 м, причём сделала это Попова и на 60, и на 300 м, и в многоборье ОФП), пойдя на невиданный для себя шаг – согласилась работать над скоростной выносливостью («терпеть» на отрезках) и даже соревноваться на Зимнем на дистанциях от 30 до 500 метров. А как поражала Галина своей походкой на пружинящих стопах – и ведь укрепила их так, что летела над дорожкой, едва её касаясь. Через много лет мы сблизились с Д. П. (как его звали многие), вместе сотрудничая и на кафедре лёгкой атлетики, и в сборной команде СССР. Этот человек, на взгляд близко не знавших его людей будто бы недоступный, выдерживавший дистанцию в общении с другими, с подлинным уважением и признанием заслуг по их истинному достоинству, доброжелательно следил за нашей работой.
Радушную заинтересованность в нашем труде мы постоянно ощущали, повседневно находясь рядом на Зимнем стадионе – в тесном цеховом контакте, и со стороны выдающихся спортсменов и тренеров (в одном лице – они были и заслуженными мастерами спорта, и заслуженными тренерами СССР) Людмилы Григорьевны Анокиной и Ивана Семёновича Пожидаева (как и Ионов - лесгафтовцев). Искреннюю поддержку чувствовали со стороны наших лучших тренеров Евгения Михайловича Лутковского и Георгия Сергеевича Лукьянова, Владимира Васильевича Ухова и Бориса Филипповича Щенникова, Николая Егоровича Малышева и Бориса Михайловича Фадеева, Валентины Ивановны Никифоровой и Антонины Михайловны Гусевой, Юрия Александровича Полевого и Бориса Николаевича Головача, Вадима Платоновича Пинчука и Валентина Евгеньевича Шибаева, Юрия Ивановича Анисимова и Александра Сергеевича Иванова, Георгия Дмитриевича Узлова и Валерия Павловича Касьянова.
Так же по-доброму развивались наши контакты и с Э. И. Рохлиным – бывшим лучшим прыгуном-высотником страны, а затем выдающимся тренером. Заметим, что к красоте бега Савчука и его мощности он приложил своё творчество непосредственнейшим образом – Борис приехал по его приглашению и все годы в Ленинграде тренировался у Рохлина. А подготовка эта была весьма оригинальной – вместо увлечения объёмами бега на длинных отрезках, как в те годы предписывалось руководящими методическими директивами для тренеров по спринту, нередко подвергаясь «критике сверху», его ученики значительное время уделяли, например, работе на силовых имитационных тренажёрах в гребном бассейне. Он много и охотно делился своими идеями в журнальных статьях, мыслил широко и доказательно – сказывались общая эрудиция и первое высшее образование (Рохлин, как, кстати, позднее и Анатолий Михайлов, окончил Институт киноинженеров). Познакомиться поближе с ним довелось в 1967 году, когда «визировал» у тренера свой первый очерк в газете «Смена» о его ученице Тамаре Борчиковой – «Секунды радости».
Но самое главное, что должны помнить все, кто служит «королеве спорта», что именно Эдмунду Исидоровичу мы обязаны тем, что Михайловский манеж стал легкоатлетическим центром всесоюзного масштаба, мирового уровня по истории показанных в нём достижений – Зимним стадионом с 17 января 1949 года. Он – Зимний - «нашим» стадионом ведь и стал потому, что Рохлин убедил городских спортивных начальников переместить танковое училище, базировавшееся в манеже после войны, в другое помещение, а его отдать «королеве спорта». В архиве Рохлина, сохранённом его женой Ларисой Ивановной, есть уникальные афиши первых соревнований с набранными крупным шрифтом фамилиями сильнейших участников: 29 января 1949 г., посвящённых 5-летию освобождения города от блокады (в «шапке» на ней название «Спортивный манеж» на Манежной пл., дом 6 – сейчас это дом 2), и 5-8 февраля 1950 г. – «Матча легкоатлетов РСФСР», посвящённого выборам в Верховный Совет СССР (там уже вверху напечатано «Зимний стадион»).
Эта передача манежа спортсменам была справедливой, ведь и в дореволюционной истории остались факты проведения легкоатлетических соревнований в Михайловском манеже, начиная с 1895 года. Тогда он назывался «манеж общества самокатной езды», дорожка по кругу 266,7 м или четверть версты приняла легкоатлетов в перерыве велогонок, состязались на 100 ярдов, прыжках в длину и высоту с гимнастического «трамплина», через год в часовом беге – барон Шлиппенбах победил под псевдонимом Бах, скрывая высокое происхождение в «недостойном» увлечении, а ещё через два года Атцибе установил рекорд в прыжке с шестом – 223,5 см (почти через 100 лет мы увидим тут же шестиметровый прыжок Радиона Гатауллина). Вообще за 1939-79 гг., как мы подсчитали при написании книги об истории лёгкой атлетики в городе, из числа легкоатлетов, устанавливавших на Зимнем стадионе мировые достижения, одних только ленинградцев было двадцать шесть. В нашем манеже более 75 раз улучшались мировые достижения, с 1987 г. таковым придан официальный статус рекордов мира для закрытых помещений, и в историю Зимнего вписан пока единственный такой рекорд (6 метров Гатауллина).
Кстати, будущим летописцам, любознательным к истории спорта, предлагаю поискать ответ на невыясненные (для нас, по крайней мере) вопросы. В «Северной пчеле» 185-летней давности можно найти сообщение, что ещё в 1825 г. в «манеже Инженерного замка» Гериг пробежал 24 раза, а это более 10 вёрст, «без признаков усталости» за 41 минуту. В каком из двух зданий-близнецов вдоль Кленовой (нынешних Зимнего стадиона или Спортивного клуба Армии), построенных одновременно и открытых за год до этого события, прошёл этот, по сути первый в истории легкоатлетический публичный пробег с фиксацией результата? И ещё: в январе 1914 г. на соревнованиях «в помещении» петербуржец (переименование города в Петроград состоялось через полгода) А. Шпигель пробежал 60 м за 6,8 с – результат неофициальный (в тот же год он официально пробегал 100 м за 11,0 зимой и за 10,9 летом), но всё же – и в наши дни с ним можно попасть в финалы городских соревнований. Но вот где это происходило? Ведь в городе в то время легкоатлеты состязались в двух манежах под крышей (в Москве не было ни одного) – Михайловском и Главной гимнастическо-фехтовальной школы на Б. Спасской улице (там, где теперь академия – университет Можайского).
«КОРОЛЕВА СПОРТА» И ДРУГИЕ
Зимний мы так полюбили, что я даже делал его макет из картона, насмотревшись на виртуозный труд макетчика Большого Драматического Театра Владимира Павловича Куварина (он работал в содружестве с моим отцом Владимиром Леонидовичем - главным художником театра в 50-60-е годы, в том числе в первое десятилетие легендарного подъёма БДТ с приходом нового главного режиссёра Георгия Александровича Товстоногова).<...>
Вообще, порядок в манеже был образцовый – все знали, где можно разминаться медленным бегом, а по какой дорожке «делать работу», куда ставить колодки и куда барьеры. На арену выходила седовласая почтенная строгая дама с мегафоном – администратор Серафима Александровна Хентова и регулировала начало и конец занятий по потокам – а последний из них, вузовский, начинался в 21 час, и до одиннадцати вечера на Зимнем кипела тренировочная жизнь, с утра и допоздна, думаю, проходило гораздо больше тысячи тренировавшихся (столько за день было в 1959г, когда мы пришли в манеж впервые). Убирать арену начинали в двенадцатом часу, работали и гардеробщики – верхнюю одежду сдавали в вестибюле, а переодевались в спортивную форму в раздевалках, получая номерок на булавке, на манеж тащить ботинки и пальто не нужно было, как теперь, когда таких услуг нет – ведь необходимо экономить на всём.
За много лет почти ежедневных посещений Зимнего прониклись взаимным уважением и по-доброму сблизились с Галиной Андреевной и Валентиной Гавриловной – строгими, пунктуальными, но знавшими всех спортсменов и тренеров «в лицо» - контролёрами на входе за столиком с пропусками.<...>
НА ДОРОЖКЕ: ШИПЫ, ГРЁЗЫ И РЕАЛИИ
До сих пор речь о стадионе велась от зрителя. Мы, к слову сказать, называли его по аналогии с римскими «Форо Италико» и «Стадио Олимпико», где только что кипели олимпийские бои, - «Стадио Зимнио» - с почтением, не принимаю теперешнего – примитивного, запанибратского жаргона «Зимак», которым именуют любимый манеж даже давние его обитатели, и ленинградцы среди них, - ныне уж тренеры. Думаю, петербуржцы именно так называют свою профессию во множественном числе именительного падежа, в отличие от некоторых коллег, пользующихся окончанием в этом слове на ударную букву «а». По крайней мере, я всегда так просил говорить своих студентов.
Да, промелькнули годы, зритель давно стал уже тренером, а в промежутке ведь и самому довелось немало «потоптать» шипами дорожки Зимнего – уж по-всякому более десяти лет. До сих пор на левом колене под чашечкой – тёмные въевшиеся в кожу полоски – следы падения на гаревое покрытие в «финишном порыве» неловкого мальчишки лет 55 тому назад.
В нашей спортшколе Дворца пионеров пропуск на Зимний надо было заслужить – их давали на два раза в неделю только тем, кто приносил очки, выступая за команду на юношеском «городе» или «гороно», получив право на майку салатового цвета, голубые трусы, свой постоянный нагрудный номер (помню: 1056) и шиповки.
Сначала же мы могли выйти на дорожки только на массовых «просмотровых» внутридворцовых соревнованиях, потом на матчах с другими спортшколами во время каникул (кстати, по городу расклеивали афиши даже этих – заурядных соревнований школьников!) и в «открытых стартах». Могли заявиться в любом виде, почти все участвовали и в днях многоборца, так что удавалось «падать» со своих высот в тот же песок на Зимнем, куда приземлялся Брумель. Да и на стадионе «Динамо» посчастливилось, как потом, через много лет осознал, завершать прыжки своим подобием «перекидного» в песок, «помнивший» Юрия Степанова, - ведь школьники состязались на том же, «финишном» секторе, где наш земляк всего-то каких-нибудь три-четыре года назад побил американский мировой рекорд!
В общем, дорасти до постоянного пропуска на Зимний было делом долгим и многотрудным. Многим для этого надо было потрудиться несколько лет, особенно, «спортсменам в первом поколении».<...>
ПОСЛЕ РЕКОНСТРУКЦИИ. ТАРТАН. СНОВА СТАРТУЮТ ЗВЁЗДЫ
Всё это было до ремонта Зимнего – его закрыли на реконструкцию летом 1972-го, а открыли к концу 1973-го. Дорожка «покраснела» - вместо чёрной гари на бетонное основание положили синтетику – отечественную разновидность современного тогда тартанового покрытия с упругим слоем крошки. Соответственно тем же новым мировым стандартам круг сократили до 200 м, прямая по кругу стала 60 м, а 110-метровую вынесли отдельно – на место снесённой правой трибуны.
Поначалу вдоль этой стены смонтировали под руководством Зиновия Иосифовича Иссурина (старшего из братьев, в своё время он был тренером Рохлина, а теперь методически оснащал новый-старый манеж) горку: подъём – ровный участок – спуск, на всю длину прямой, для спринтеров. Но она очень гремела металлоконструкциями, а бег на весьма большой высоте был весьма не комфортен для многих, к тому же сооружение занимало слишком много места, - в общем, горка прожила недолго.
«Вырыли» и внутри бровки по кругу дорожки канавку для светолидера, но зелёное пластиковое покрытие над углублением, наполненным «бегущими» лампочками, частенько разбивалось – эта новинка тоже не привилась, проработав недолго. Поставили, как и до ремонта, круглую бровку внутри первой дорожки – впоследствии она была снята и заменена на белую линию краской при очередной смене покрытия «мондо» (а впервые итальянцы положили эти рулоны на бетонное основание дорожки в 1994 г.).
Вообще, новый директор реконструированного Зимнего, по спортивной «профессии» волейболист – Виктор Георгиевич Руденко (до него помню легкоатлетических директоров – Андрея Андреевича Шкляревского – хотя и бывшего гребца, но тренировавшего прыгунов в высоту Булкина и Иняхина, затем Павла Андриановича Сошникова – председателя городской коллегии судей, морского офицера в отставке) был предприимчив в поисках новаций.
Он оборудовал во дворовом флигеле прекрасную баню с бассейнчиком (тогда в городе редкость, сюда часто приходили даже народные артисты СССР Владислав Игнатьевич Стржельчик с Олегом Ивановичем Борисовым), а в раздевалках для спортсменов появились сауны. Вместо «молочного» буфета на первом этаже директор открыл полноценное кафе наверху.<...>
В силовом зале к штангам, гирям и гимнастическим снарядам добавил тренажёры.
Директор предоставил помещение и финансы на закупку приборов для лаборатории. Мы с Арсеном Сулиевым – тогдашние аспиранты института Лесгафта, - были «брошены» на подъём прикладных исследований, к примеру, по просьбе тренера Татьяны Казанкиной Николая Егоровича Малышева делали анализ видеосъёмки (тоже «техническое чудо» для тех 70-х, это сейчас каждому доступна съёмка хоть на камеру, хоть на телефон) её бега с отягощением на поясе, она готовилась к монреальскому триумфальному олимпийскому золотому дублю.
Руденко финансировал научную тему размещения видео- и телекамер на Зимнем стадионе для тренировочных и соревновательных съёмок . Довелось участвовать в разработке такого проекта (научную тему возглавлял заведующий кафедрой биомеханики, в прошлом спринтер-ученик Виктора Ильича Алексеева Игорь Михайлович Козлов) - на бумаге завершённого, но на практике не реализованного. Сохранилось лишь оснащение балконов (лож) – прежде открытых – стеклянными поверхностями, по задумке директора предназначенными для удобства работы комментаторов, которые должны были там размещаться во время систематических телетрансляций с Зимнего стадиона.<...>
ТРЕНЕРСКИЕ БУДНИ И РАДОСТИ
Вот и подошло время заключительных заметок о Зимнем, уже от автора как тренера, немало там пережившего. Об этом писать и проще – многие помнят, как мы с Мариной шли к цели, трудясь на Зимнем, а кто не видел, возможно, слышал о результатах нашей работы, хоть и уже в далёкие времена. Но и трудно – потому, что приходится вспоминать всё: и то, как мы специально переехали поближе к Зимнему – в коммуналку на Моховую, чтобы побольше тратить времени на тренировки и меньше на дорогу домой в промежутках между ними, и как, сочувствуя утомлённой маме – бегунье (а мы, бывало, приходили на Зимний с дочкой в коляске даже вечером 31 декабря), гардеробщица Елизавета Васильевна предложила помощь, и нашу Маришу «нянчила» вся её семья Петровых («тётя Маша» и «дядя Витя»), жившая по соседству с нами. Как забыть мучительные серии беговых отрезков, в паузах отдыха между которыми перекрывалось дыхание, или – как рвался трос на тренажёре… А как-то раз там же, в силовом зале, когда Марина подняла ногами полную «стенку металлических кирпичей», пришёл Ярополк Петрович Сидоров: «А меня плюс к весам поднимешь?», - и взгромоздился поверх тренажёрных отягощений. Подняла! А вес у него немалый, особенно общественный - Сидорова представлять не надо – легкоатлеты и тренеры помнят, как он организовал акцию протеста, когда арену Зимнего (не площадку для игр, как всегда) решили отдать волейболистам для проведения тура чемпионата страны в ущерб бегунам и прыгунам – на их пространстве. Он подсчитал, что из 150 тренировочных дней легкоатлеты потеряют 70, бросил клич, тренеры спортшкол собрали учеников, и забастовщики сели на место сооружаемого помоста. Акт смелый – хотя бы потому, что все три директора Зимнего стадиона в «постремонтную» эпоху (Виктор Георгиевич Руденко, Николай Викторович Некрасов, Юрий Геннадиевич Лелюшкин) – были волейболистами… А в нашей жизни с Ярополком Петровичем связаны многие годы – в 70-х мне довелось под его руководством потренироваться в Пушкине со сборной города, в огромной сидоровской «конюшне» (об этом уже вспоминал здесь), а в 80-е мы стали коллегами по тренерской работе – он готовил Маргариту Пономарёву, с которой Марина много раз представляла страну и город на одной и той же дистанции.
Однажды мне с тяжестью на душе пришлось даже удалить с тренировки сильнейшую ученицу, не желавшую уступать в прыжках (на второй тренировке в день, после тяжёлой беговой работы) молодой, отдыхавшей утром спортсменке из нашей же тренировочной группы - Ирине Жориной. Кстати, тогда из-за проблем с общежитием она проживала у нас, и за столом мы вместе оценивали кулинарные способности Марины. В силовом зале пришлось услышать и признание: «Ненавижу!». Но всё это – на почве спортивных мучений, изобретаемых безжалостным тренером. Как теперь говорят, «ничего личного». А потому мы оба переодевались и шли домой, какие бы эмоции взаимных чувств сию минуту ни испытывали. И так восемь лет каждый день. Но ведь без этого не было бы, наверное, ни двух мировых рекордов, ни включения в книгу Гиннесса (за событие в мировой истории лёгкой атлетики - установление рекорда мира в 36 лет), ни признания лучшей барьеристкой мира по опросу экспертов к 75-летию ИААФ (несмотря на отобранное у своих спортсменов правительством СССР право выступить на Олимпийских играх 1984 года), ни многочисленных телесъёмок на том же Зимнем (разве можно было отказать Кириллу Набутову, прорвавшемуся сквозь «западногерманское оцепление» на «мерседесовском» стадионе «Неккар» Штутгарта во время чемпионата Европы, чтобы первым поздравить Марину, только что отобравшую рекорд в очной борьбе с рекордсменкой - немкой из ГДР Сабиной Буш). Здесь осталось столько слёз, пота, щелочей и кислот, стрессовых эмоций и нервных клеток!<...>
Таков «мой» и наш Зимний, мой он уже 58-й год подряд. «Штурм» его давно стал достоянием истории (пусть и личной), а Зимний «взят», как говорил вождь пролетариата, «всерьёз и надолго». Вот только одна из нынешних молодых дежурных на вахте при входе с Инженерной улицы никак не хочет меня сразу пропускать, упорно требуя опять и опять объяснений: личности, должности, отношения к стадиону и цели посещения. Что я могу ей ответить? «ЖИВУ Я ЗДЕСЬ», - вот что."
Супер!! Большое спасибо, Вясеслав Владимирович!
ОтветитьУдалить