Герман Алексеевич Попов

Германа Алексеевича Попова (13 мая 1932 года - 12 февраля 2011 года) - называли рыцарем спортивной журналистики. В детстве он пережил блокаду Ленинграда, в одиннадцать лет был награждён медалью "За оборону Ленинграда". В 1955 году Герман Алексеевич окончил отделение журналистики филологического факультета ЛГУ, занимался бегом на средние дистанции. В ЛГУ Герман Алексеевич тренировался в группе Николая Александровича Зайцева рядом с действующим чемпионом СССР физиком Хейно Поттером, становящимся звездой лёгкой атлетики Ардалионом Игнатьевым, со студентами членами сборной команды СССР спринтером Феодосием Голубевым и прыгуном тройным Владимиром Филипповым. Упомянутый ниже в воспоминаниях Германа Алексеевича журналист Игорь Масленников также тренировался у Н. А. Зайцева и в дальнейшем издал хорошую книгу очерков об участии советских спортсменов в Олимпийских Играх. Герман Алексеевич сорок пять лет был собственным корреспондентом газеты "Советский спорт" в Ленинграде - Санкт-Петербурге. Член Союза журналистов с 1958 года.

Алексей Самойлов

Сверхмарафон Германа Попова
Памяти друга и коллеги

В очерке о бегунах на сверхдлинные дистанции Герман Попов написал, что если не заниматься сверхмарафоном, то можно прожить всю жизнь, так и не узнав, чего ты стоишь.

Герман, с которым я познакомился в Ленинградском университете в 1954-м (в том году я поступил на отделение журналистики филфака, а Попов учился на последнем, пятом курсе), превосходно бегал на средние дистанции, красиво, элегантно, без видимого напряжения и достаточно быстро, что позволяло ему быть одним из лучших в студенческом обществе "Буревестник". И писал он о беге вдохновенно, с той мерой подлинности, которую дает только знание предмета изнутри, когда каждая строка оплачена собственным опытом преодоления, без чего нет спорта и спортивных побед.

В книге "Легких побед не бывает", из которой я процитировал строки о сверхмарафонцах, треть очерков — о кондрашинском баскетбольном "Спартаке", о прыгуне в высоту Юрии Тармаке, о конькобежке Нине Статкевич, о детских спортивных клубах по месту жительства — принадлежит его перу.

Герман подарил мне эту книгу с автографом: "Старому другу Алексею Петровичу в дни больших сражений на 64 клетках (о коих в этой книге не сказано ни слова). Один из авторов Г.Попов. Апрель 1974 года".

Тогда в четвертьфинале претендентских матчей на шахматную корону в нашем городе встретились экс-чемпион мира Борис Спасский и будущий "король" Анатолий Карпов. Составители книги попросили меня, автора документальной повести о Спасском, написать о моем университетском товарище — мы учились в одной группе журналистики, но самый идеологически бдительный обком в стране посоветовал Лениздату не включать в сборник рассказов о ленинградских спортсменах жизнеописание шахматиста, в бытность его пребывания на "троне" славившего в своих публичных выступлениях гражданское мужество и талант "литературного власовца" Александра Солженицына, шахматиста, посмевшего ослушаться партийных кураторов спорта со Старой площади и настоявшего на проведении в Рейкъявике матча на звание чемпиона мира с американцем Робертом Фишером.

Припоминаю эту давнюю историю, чтобы была понятна характерная для Германа незлобивая ирония, содержащаяся в словах автографа, взятых в скобки, усмешка и в адрес нас, "подручных партии", в коей мы с Поповым, правда не состояли. При всей внешней мягкости, неумению ненавидеть — а ведь мы с молоком матери впитали, что то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, — Герман Попов был человеком твердой гражданской позиции, незыблемых нравственных принципов.

Отличный бегун-средневик, он никогда не бегал марафонов и сверхмарафонов, но все, кто был связан с ним в жизни, знали, чего он стоит, знали, что на него можно положиться во всем. Знали это и герои его очерков и репортажей, легенды ленинградского, питерского спорта — Виктор Алексеев, Виктор Набутов, Геннадий Шатков, Галина Зыбина, Юрий Тюкалов, Владимир Кондрашин, Вячеслав Платонов, Татьяна Казанкина. Знали и читатели "Советского спорта", где он служил собственным корреспондентом этой популярнейшей газеты по Ленинграду (Петербургу) и Северо-Западу России с 5 июля 1957-го по 15 декабря 2001-го. "Сорок пять лет из более чем полувековой профессиональной работы отданы мной буквально каторжному, низко оплачиваемому собкоровскому труду" − говорится в ответе Германа Алексеевича Попова на анкету факультета журналистики СПбГУ в 2006 году, размещенного сейчас на сайте Ассоциации его выпускников. Те, кто читал Попова полвека, те, о ком он писал, те, кто дружил с ним, доверяли его слову, ему самому, человеку совсем не героического, победительного вида. Глаза, как известно, зеркало души, а у него была душа человека, много страдавшего, но не обозлившегося на судьбу, принимающего близко к сердцу чужую боль, горе других. Этого не могли скрыть даже толстые линзы очков, вечно сползающих с его переносицы. Когда он снимал их, чтобы протереть, видно было, какой это добрый и в сущности беззащитный человек. Да, себя он защитить не умел, но если в беду попадал товарищ, если редакция получала письмо с призывом о помощи, Герман, несмотря на свои хворобы (он часто и серьезно болел, в сорок третьем не раз лежал в госпиталях, после окончания университета заболел туберкулезом), собирался в путь и не щадя себя стремился восстановить попранную справедливость, защитить обиженного человека. Ему была близка и внятна мысль Достоевского, что сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества.

В журнале "Аврора", где я тогда работал, в восьмом номере за 1972 год, в канун Олимпийских игр в Мюнхене мы напечатали очерк Германа Попова о герое Мельбургской олимпиады великом спортсмене и человеке Геннадии Шаткове "Победа, не увенчанная олимпийской медалью" − о бое, выигранном им у судьбы, сумевшем после стволового инсульта вернуться в строй. Это несчастье случилось с проректором Ленинградского университета, тридцатисемилетним ученым-юристом в 1969 году. Истории медицины известны только два случая восстановления речи и возвращения к деятельности после такого страшного удара: первый произошел с гениальным французским ученым Луи Пастером, второй — с ленинградцем Геннадием Шатковым.

Об этом бое с судьбой, Герман Попов, друживший с Шатковым, написал первым из журналистов, хотя и признавался, что ему очень нелегко писать о Геннадии Ивановиче. "Почему? — недоумевал я. − Ты же давно и хорошо его знаешь!" — "Именно поэтому, − отвечал Герман. — Труднее всего рассказывать про того, к кому испытываешь влеченье, род недуга". − "Наоборот. Только про тех, кого любишь, и стоит писать". В общем мне удалось тогда убедить Германа прокомментировать для журнала несколько сохранившихся в его журналистском блокноте фраз Геннадия Шаткова. Первая из них была замечательная: "Сила для того нужна, чтобы быть хорошим человеком".

Через несколько лет я вычитал у Марка Твена: "Быть хорошим — это очень изнашивает" и спросил у Михаила Таля, абсолютного гения, если верить Виктору Корчному, и хорошего человека, одного из лучших, встреченных мною на своем веку, как он понимает этот парадокс американского писателя. "Что же тут парадоксального? — удивился Миша. — Человек по природе вовсе не добр и ему надо прикладывать большие усилия, чтобы всегда и во всем оставаться приличным, то есть хорошим человеком. Разве не так?.." Поразмыслив, я согласился с Талем, с Сэмюэлем Клеменсом, известном под псевдонимом Марк Твен, и двумя моими товарищами по нашей alma mater − Ленинградскому университету − Шатковым и Поповым.

"Теперь на его примере, − писал очеркист "Авроры" о своем сокровенном герое, друге, земляке — воспитывают новых боксеров, рыцарей, которые не пройдут мимо, вмешаются, если хулиганы избивают слабого парнишку — первой заповедью знаменитого чемпиона Шаткова, кто же не знает, было рыцарство, благородство... А тогда, четверть века назад, ленинградский школьник Гена Шатков принял решение — во что бы то ни стало стать боксером, хотя бы для того, чтобы в Михайловском саду можно было по-мужски заступиться за какого-нибудь шпингалета, на которого наседает шпана... И записался − тайком от родителей — в секцию бокса Ленинградского дворца пионеров к тренеру Ивану Павловичу Осипову. Той же осенью сорок седьмого в ту же секцию, тайком от мамы, пытался попасть и автор этих строк, да опоздал — на дверях красовалось объявление: "Прием прекращен". Пришлось мне идти в шахматный кружок, где, взобравшись с коленками на слишком высокий для него стул, нещадно громил серьезных второкатегорников (не то, что нас, зеленых новичков) десятилетний Боря Спасский".

Потом их пути с будущим шахматным чемпионом пересекутся на Зимнем стадионе. Семнадцатилетний школьник с 8-й Советской после нескольких занятий с группой прыгунов в высоту играючи, перекатом брал 180 сантиметров, ему сулили большое будущее в легкой атлетике, но у него уже было большое настоящее в шахматах. Что касается Германа Попова, он поигрывал в шахматы только во дворе или на подоконниках в коридоре филфака; его сердце безраздельно принадлежало бегу.

В уже упомянутом очерке "О тех, кто любит бег" он писал об участниках многокилометровых пробегов "Дорога жизни", Пушкин-Ленинград, Ленинград-Москва Оскаре Бушмане, братьях Молодцовых, Николае Зелове, Олеге Лосе, Сергее Койкове. И о себе.

"Несколько лет назад, собираясь переезжать из старого дома на новое местожительства, я стал освобождаться от всего лишнего, что может помешать в малогабаритной квартире. Разбирая в коридоре пропахший едким нафталинным ароматом сундук, я обнаружил на самом дне парусиновые туфли, подшитые снизу протертым до дыр войлоком. И стало мне, как сказал поэт, "грустно и легко"... Вспомнились студенческие годы, дружная наша легкоатлетическая секция, где занимались будущие физики и математики, филологи и востоковеды, историки и геологи.

Три раза в неделю, прямо из университетских аудиторий и лабораторий, направлялись мы на стадион. Весной и осенью — на Крестовский остров, зимой — на Манежную площадь, на Зимний стадион».

Так, из собственной судьбы выдергивая по нитке, как пел Булат Окуджава, он и писал. Так писали тогда лучшие перья отечественной спортивной журналистики Станислав Токарев, с которым Герман работал сначала в Сталинабаде (нынешнем Душанбе) после окончания университета, потом в "Советском спорте", Евгений Рубин, Анатолий Пинчук, Александр Нилин...

Все они были дети войны, много страдавшие, много пережившие, много помнившие. "Кто мог пережить, должен иметь силу помнить". Эти слова Герцена можно было бы поставить эпиграфом ко всему, что написано о войне теми, кто ее пережил, ко всем блокадным дневникам и построенным на дневниках сочинениям − от "Блокадной книги" Алеся Адамовича и Даниила Гранина до прозы военных лет и записок блокадного человека, вошедших в книгу "Проходящие характеры", выдающегося мыслителя и историка литературы Лидии Гинзбург.

Что касается меня, тоже принадлежащего к поколению детей войны, то я мечтаю дожить до того дня, когда в круг этих невыдуманных сочинений о днях великих испытаний героев-мучеников, как называл жителей блокадного Ленинграда Дмитрий Лихачев, Иовов многострадальных, по словам историка-архивиста Георгия Князева, великой маленькой девочки Тани Савичевой, подростка Юры Рябинкина, войдет и "Дневник ленинградского мальчишки" Германа Попова, все девятьсот дней прожившего в осажденном городе, схоронившего здесь отца и бабушку, получившего в одиннадцать лет медаль "За оборону Ленинграда", имевшего силу помнить и каждый день блокады фиксировать на бумаге! Его блокадные записи — лучшее, что написал спортивный журналист, одаренный литератор Герман Попов — печатались в газете "Невское время", "Пенальти", "Советский спорт"... Его дневник (правда, с сокращениями) с 1994-го печатала газета "Пенсионер" (учредитель и главный редактор — Лев Бжилянский). По финансовым причинам она перестала существовать в 1999-м, "и мои детские дневники военных лет, − написал Герман, − оборвались на дате 27 мая 1943 года... Их общий объем — 354 машинописные страницы".

Кстати, о круге. Лидия Гинзбург, показавшая с потрясающей силой блокадное бытие человека, поставленного войной в совершенно особые, неслыханные дотоле обстоятельства, сравнивала блокадную жизнь с бегом по замкнутому кругу, когда одно страдание вытесняется другим страданием. "Круг — блокадная символика замкнутого в себе сознания. Как его прорвать? Люди бегут по кругу и не могут добежать до реальности... Как разомкнуть круг поступком?.. Пишущие, хочешь не хочешь, вступают в разговор с внеличным. Потому что написавшие умирают, а написанное, не спросясь их, остается... Написать о круге — прорвать круг. Как никак поступок. В бездне потерянного времени — найденное".

Герман Алексеевич Попов, работавший до последних дней, умер у себя дома на Полюстровском в середине субботнего дня 12 февраля этого года. Главный поступок жизни − своего сверхмарафона он совершил: написал о круге замкнутого в себе сознания и тем самым прорвал его. А мы? Неужели мы, коллеги, друзья, земляки, не сумеем разомкнуть круг и не поможем издать книгу дневников блокадного мальчишки с улицы Марата, похороненного на Большеохтинском кладбище рядом с мамой Натальей Николаевной, учителем русского языка и литературы? В общем-то это не ему нужно — он исполнил свое земное предназначение. Это нужно его сыновьям Сергею и Алексею, его внукам − Ивану, уже взрослому 27-летнему человеку, и школьнику-семикласснику Васе. Это необходимо всем нам, чтобы пережить очередное лихолетье России, а пережить его можно, если страна способна собраться — и народ, и руководители, как сказано в предисловии к дневнику президента Русского географического общества Сергея Лаврова "В Ленинграде осталось всё и вся", военному дневнику четырнадцатилетнего школьника, эвакуированного с матерью Марией Александровной Соколовой, преподавателем филфака ЛГУ, в Саратов (отец Сергея Борис Викторович Лавров, филолог, умер в блокадном феврале сорок второго).

Дневник Сергея Лаврова 1942-1944 гг., подготовленный к печати Валентиной Николаевной Лавровой, вдовой ученого, и Ларисой Георгиевной Кондратьевой, филологом, историком, был издан в канун 2011 года Государственным музеем истории Санкт-Петербурга и нашим университетом, где Лавров был студентом и профессором, а мы с Ларисой Кондратьевой, тогда Морозовой, и Германом Поповым имели счастье учиться.

Старший внук Германа Алексеевича Иван перешел сейчас на службу из Эрмитажа в Русское географическое общество. Бывают, как сказано у Пушкина, странные сближения. Впрочем, почему же странные: все мы живем (жили) под одним небом, отражающимся в серебряном зеркале Невы, все в одном университете учились. Соединяющее, сближающее нас нерасторжимо. Скованные цепью памяти, мы идем по жизни и уходим в вечность, как ушел в свой час Герман Попов. В шесть лет он сочинил и собственноручно написал сказку "Царь и король", за год до начала Великой Отечественной войны с соседом по дому 50 по улице Марата выпустил (в единственном экземпляре) иллюстрированную газету "Кипящий котел".

Знал бы восьмилетний Герка, каким пророческим окажется название первой в его жизни газеты...

Из анкеты, присланной на факультет журналистики СПбГУ...

ПОПОВ Герман Алексеевич, выпуск 1955 г., филолог-журналист. Родился в Ленинграде 13 мая 1932 г. Провел здесь все 900 дней блокады, потеряв в феврале 1942 г. умерших от голода 48-леинего отца и бабушку. Окончив в 1950 году с золотой медалью школу № 308, поступил на отделение журналистики филологического факультета ЛГУ. Получив диплом с отличием, по собственному выбору поехал в Сталинабад (ныне Душанбе), где меня назначили и.о. отделом информации газеты "Коммунист Таджикистана". Заболев туберкулезом, был вынужден вернуться домой. Некоторое время работал (внештатно) в ЛенТАСС, а затем стал редактором отдела литературы Лениздата.

С 5 июля 1957 г. по 15 декабря 2001 г. был собственным корреспондентом газеты "Советский спорт" в нашем городе, обслуживая также (до конца 1986 г.) Ленинградскою, Новгородскую, Вологодскую, Архангельскую, Мурманскую области и Карелию. По редакционным заданиям часто выезжал в Псковскую область, Эстонию и Литву, реже в Кировскую область, в Финляндию и на Украину. С конца 1986 г. стал единственным представителем "Советского спорта" в Питере.

Я член СЖ с октября 1958 г. Входил сначала в первичную журналистскую организацию при корпункте "Известий", а затем в течение 16 лет был секретарем аналогичной организации – представительств центральных профсоюзных газет.

Я ветеран труда, инвалид второй группы. Награжден двумя медалями. Самая первая – "За оборону Ленинграда". Её мне вручили 8 декабря 1943 года, когда я учился в четвертом классе. В октябре 2002 г. получил удостоверение ветерана, участника Великой Отечественной войны.

Почему я выбрал своей профессией журналистику? Мои родители были преподавателями русского языка и литературы. Отец работал в обувном техникуме при фабрике "Скороход". Мама с 19I7 года преподавала в школах Московского района, став одной из первых в Ленинграде заслуженных учительниц РСФСР. Я очень рано научился читать. Когда мне было 6 лет, сочинил и собственноручно написал сказку под названием "Царь и король". За год до начала войны мы с Борей Федоровым, соседом по дому 50 по улице Марата, выпустили (в единственном экземпляре) иллюстрированную газету "Кипящий котел".

По совету отца, с 1 января 1941 года я начал вести дневник. Поначалу записывал не каждый день, а когда Ленинград оказался в блокаде не пропускал ни одного. Иногда не было бумаги – когда в 42-м работал на совхозных полях Всеволожского район, а в 43-м лежал в госпиталях. Когда бумага появлялась, то сразу же записывал все подробности нашей блокадной жизни. К тому же писал рассказы и стихи о войне, в основном для себя и для друзей по школе и по детдому, где тоже пришлось побывать. Моя первая газетная заметка (о школьных делах) была напечатана в "Смене" как раз в мой день рождения, весной 44-го. И в 301-й семилетней школе и в средней школе № 308 того же Фрунзенского района был редактором стенгазет.

Естественно, это продолжилось в Университете. Вместе с Игорем Масленниковым, ныне знаменитым кинорежиссером (выпуск 1954 г.) и другими членами редколлегии мы с несколькими однокурсниками ночами сидели в здании на Университетской набережной, 13, чтобы вовремя выпустить воистину великанскую стенную газету "Филолог". Она занимала почти всю стену длиннющего коридора. Два года я (конечно же, на общественных началах) вел отдел спорта многотиражки "Ленинградский Университет", где после окончания ЛГУ ответственным секретарем работал И. Масленников.

Производственную практику в учебные месяцы проходил в многотиражной газете завода имени Второй Пятилетки (очерки о лучших тружениках предприятия, фельетоны), в отделе информации и писем "Смены" (очерки о молодых рабочих, корреспонденции о событиях в сфере театра, кино, изобразительного искусства и спорта). В студенческие годы публиковался также в "Ленинградской правде", в "Вечернем Ленинграде".

На двух летних практиках трудился в промышленных отделах газет "Советская Литва"(1953 г., Вильнюс) и "Коммунист" (1954 г., Ереван) Почти полуторамесячной "Командировке" в столицу Литвы предшествовал случай, который нельзя назвать забавным. 5 марта 1953 года скончался Сталин. Да, мы скорбели. По коридору с "Филологом" несли потерявшую сознание однокурсницу... Мы слушали по радио, читали в газетах речи, произнесенные с трибуны Мавзолея Маленковым, Берией и Хрущевым. Потом нам читали их выступления на общекурсовом собрании, на заседаниях трех групп журналистики нашего курса. А затем в "греческой" аудитории, где иногда занималась 2-я группа, всё тот же текст зачитывал наш куратор. Сидя на задней скамейке в крохотной комнатке, с видом, на Неву, буркнул: "Сколько можно?" Сидевший впереди меня 34-летий студент, в прошлом фронтовик Пал Палыч (фамилию называть не хочу) на следующий день доложил о моей реплике в партбюро. И что же? Всех журналистов-третьекурсников направили на практику в областные и республиканские газеты, а меня – в районную. Обидно было, но я никому не жаловался. За меня заступи лось комсомольское бюро филфака, которое возглавлял Юрий Воронов (светлая ему память), командир нашего филфаковского отряда 1951 года на стройке колхозной Пожарищенской ГЭС в дремучей восточной части Ленобласти. И летом 53-го я отправился в еще не оживший после военных и прочих передряг Вильнюс. Там мы узнали об аресте одного из ораторов на Красной площади – Лаврентия Берии.

Несколько слов об университетских преподавателях. За редким исключением, они отличались высокой, культурой, отменным знанием предмета. Даже мне, не говоря уж о приехавших в Ленинград из разных мест Союза ССР и нескольких зарубежных стран, запомнились уроки изумительного знатока русского языка доцента Хавина. С первого же занятия Петр Яковлевич обращался к каждому из нас по имени-отчеству (сегодня даже А. С. Пушкина некоторые радиорепортеры чуть ли Сашей величают). А мы в своем кругу любовно называли этого умудренного опытом педагога "Папа Хавин". Немногословен, строг и абсолютно точен был блестящий практик типографского дела Борис Аркадьевич Вяземский. Нравились и были очень полезны лекции и рассказы о нелегком труде газетчике Валентины Григорьевны Березиной. Навсегда остались в памяти встреча будущих журналистов нашего курса с самым первым редактором газеты "Смена" (Сергеем Алексеевичем Масигиным). Кое-кого терпеть не могли, но таких профессоров, доцентов и аспирантов, слава богу, было немного.

Что касается "занимательных случаев", то, их было немало. Например, как однажды довелось сдавать экзамен по советской литературе. Мы договорились с тремя девицами из нашей группы, что они первыми появятся в так называемой "школе", в самом злосчастном месте филфака в 9.00, а я в 9.30. Я прибыл в назначенное время. Вижу – "школьный" коридор пуст, а рассерженный экзаменатор доцент Макогоненко запирает дверь аудитории, собираясь уходить. Пришлось взять удар на себя. Импозантный супруг Ольги Федоровны Берггольц смилостивился, не ушел. Около часа мучил меня Георгий Пантелеймонович. Я ответил на все вопросы билета, а потом мы беседовали на литературные темы. Я не во всем соглашался с маститым литературоведом, но мы находили общий язык. На прощание Макогоненко крепко пожал мне руку, а я просил его не судить строго опоздавших. Так оно и было.

Экзамен по политэкономии, ее, честно говоря, не очень-то мы любили. Ни один вопрос в билете не был мне знаком, но я сумел докопаться до истины, и молодой преподаватель поставил мне "отлично".

Экзаменатором был никто иной как будущий секретарь ЦК КПСС Вадим Андреевич Медведев. Впрочем, это неважно. Довольно рискованной по тем временам оказалась предложенная мне И. С. Эвентовым тема дипломной работы: "Евгений Петров – журналист, публицист, редактор". Именно так, а не иначе, утвердили эту тему где-то "свыше". А ей предшествовала работа курсовая, где я рассказывал и о журналистской деятельности скончавшегося в 1937 году Ильи Арнольдовича Ильфа (Файнзильбергa), друга и соавтора Евгения Петровича Петрова (Катаева), погибшего в 1942-м. Меня попросили прочитать курсовую работу на заседании НСО (научного студенческого общества). Собралось с полсотни филфаковцев. Улыбались... А строки моего диплома, первый экземпляр которого, как положено, остался на филфаке ЛГУ, потом не раз цитировали исследователи творчества Евгения Петрова и его боевых дел в 1941-1942 годах.

Наш курс, образовавшийся в 1950 году, был многонациональным и довольно, дружным, хотя мы часто спорили. Кое-кто из выпускников нескольких русских групп, польской, болгарской, английской, французской, испанской и других учебных групп стали толковыми журналистами, хоть и не получили специальных навыков, обладая всесторонними знаниями, приобретенными на филфаке, они оказались нужными и в печати, и на радио, и на набиравшим тогда темпы телевидении. Что касается трех групп журналистики выпуска 1955 года, то очень неплохими газетчиками, тассовскими репортерами, редакторами стали Павел Михалев (Карантонис), Михаил Королев, Алла Белякова, Александр Виноградов, Игорь Захорошко, Викторина Кандыбко (Овечкина), Магдалина Никитина, Ирина Копысова, Николай Булычев, Владимир Иванов, Анатолий Штыков, Константин Ермаков, Юлия Попова (Сергеева), Андрей Герваш, Олег Калинин, Альма Фаворская, Ниеле Жюрайтите, Геннадий Талицкий. Майя Борисова стала поэтессой, Валентина Миронова – доктором филологических наук. Участник Великой Отечественной войны, а потом милиционер Евгений Хабло из нашей группы вместе с однокурсником, впоследствии доктором филологических наук Кириллом Горбачевичем издал несколько книг об истории улиц города на Неве. Окончив филфак, выпускник 1-й группы журналистики Хазби Булацев работал на сменившем отделение журналистики филфака ЛГУ журфаке СПбГУ. К сожалению, ни Хазби Булацева, ни многих из перечисленных и не перечисленных выше уже нет с нами. За 50 с лишним лет профессиональной работы, 45 из которых отданы буквально каторжному, низко оплачиваемому собкоровскому труду, мне удалось выпустить две небольшие книги – "50 спортивных лет" (о Кировском заводе, совместно с Вас. Карпущенко) и "Спортивный резерв профсоюзов" (о легкоатлетической школе, заслуженного тренера СССР В. И. Алексеева),написать I2 больших очерков для выпущенных Лениздатом сборников "Чего не знает болельщик" и "Легких побед не бывает". Регулярно печатался в журналах "Нева", "Аврора", "Костер", "Смена" (Москва), "Спортивная жизнь России", "Спортивные игры", "Легкая атлетика", в питерских газетах. Неоднократно получал призы за самые интересные материалы, несколько раз удостаивался титула "Лучший спортивный журналист Петербурга". Бесплатная газета "Пенсионер", которую опекало ведомство академика И.Спасского, несколько лет печатало(с небольшими сокращениями) мои блокадные записи – "Дневник мальчишки с улицы Марата". К сожалению, многотиражный "Пенсионер" перестал существовать в 1999 году, и отпечатанные типографским способом мой детские дневники военных лет оборвались на дате "27 мая 1943" года". Надеюсь издать их, хотя в нынешних условиях это маловероятно. Общий объем – 360 машинописных страниц.

Распрощавшись с "Советским спортом", с начала 2002 года пишу репортажи, корреспонденции, беседы, очерки и т. п. для газеты "Пенальти", издания Ассоциации спортивной прессы СПб. С января 2004 года работал над публицистическим циклом, посвященным 60-летию Победы, естественно, используя записи из своих блокадных дневников. K марту 2006 года в газете "Невское время" будут опубликованы 22 моих материала ("подвальных" размеров) о жителях осажденного Ленинграда, о рабочих, пожарных, милиционерах, артистах, художниках, кинематографистах, педагогах, медиках и, конечно, о школьниках.

О жизни нынешнего факультета журналистики СП6ГУ мало что знаю. Регулярно слушая передачи Радио России СПб, убеждаюсь, что некоторые ведущие (когда-то их называли дикторами) несведущи в тонкостях русского языка, ошибаются в ударениях, не исправляют частые "очепятки" информационных агентств. Жаль, если среди них есть выпускники питерского журфака. Тем не менее хочется пожелать успехов родному факультету-юбиляру, который наверняка обладает такой технической базой, какой полвека назад не было на отделении журналистики филологического факультета ЛГУ.

Мои координаты: 195221, СПб, Полюстровский просп., дом 31, кв.30. Дом.тел.: 540-8591.

Попов Герман Алексеевич.

Большая просьба сообщить мне по телефону, что конверт с этой длинной анкетой получен.

Всего хорошего!

1 марта 2006 г.